Остров Русь 2, или Принцесса Леокады
Шрифт:
— Ну ничего, — ответил Иван, — подождут денек, мы ведь завтра уже и воротимся.
Привязали они коней к деревьям, столкнули плот во Смородину да и поплыли, ветерком попутным гонимые. Подправляли курс шестами длинными.
И трети пути не осилили, как откуда ни возьмись музыка райская раздалась. Льется так, словно разом со всех сторон гусляры на гусельках наигрывают. Да не бояны наши доморощенные, а виртуозы умелые, заморские.
Стали путники кругом оглядываться. Глядь, вкруг судна из волн девы красные с дивным пением на устах показались.
— Жарко что-то, — сказал Кубатай, — искупаюсь я, что ли…
— Я тоже! — воскликнул Смолянин. — Я вообще купаться люблю. — Вот, — поднял он вверх руки, — даже перепонки есть.
— Не купаться вы любите, а девами морскими прельстились! — догадался Иван.
— А хоть бы и прельстились, — сварливо ответил Кубатай, — твое какое дело? Ревнуешь, что ли?
— Да это ж русалки, не женщины, они нас в пучину заманивают! — попытался Иван образумить кавказца. — Коль не выдержишь, сложишь голову.
Отмахнулся от него Кубатай и принялся торопливо раздеваться.
— Илья, Добрыня! — крикнул Иван. — Хватайте его!
Двое богатырей ринулись к Кубатаю, а Иван рванулся за Смолянином, который тем временем мелкими шажками крался на корму. На подмогу Ивану Алеша подоспел. Вдвоем вмиг они скрутили толмача трудолюбивого.
— Отпустите, ослы былинные! — блажил Кубатай в руках богатырских. — Ну что из того, что русалки они? Зато — блондинки!
— Терпи, джигит, а то мертвым будешь, — приговаривал Илья, нежно руки Кубатаю заламывая да кушаком связывая. — Еще спасибо мне скажешь.
А девы морские еще слаще запели.
— Ребята, отпустите, — взмолился Кубатай жалобно, а Смолянин только молча скрежетал зубами да все норовил Ивана за руку укусить.
— Что нам делать с ними, Ваня? — вскрикнул Добрыня растерянно.
— К мачте их привяжем, — принял тот решение, благо на плоту имелась целая связка запасных лиан, старательным Смолянином заготовленная.
Подтащив чужестранцев к мачте и стараясь не слушать ни их жалобных стенаний, ни соблазнительных песен морских дев, богатыри с усердием принялись за работу. Но уже через минуту Иван почувствовал, как ноги его подкашиваются и предательские мысли в голову лезут: «К чему все это? Не лучше ль отказаться мне от суеты бессмысленной? Не лучше ль броситься в воды ласковые, чтобы познать объятья прелестные?»
Шагнув было в сторону, последним усилием воли стряхнул Иван на миг пленительные чары и вскрикнул не своим голосом:
— И меня вяжите!
— И меня! — глухо отозвался Илья, безвольно опуская руки.
Проникшись ответственностью момента, Добрыня принялся бегать вокруг мачты, накрепко привязывая к ней пятерых своих товарищей. Закончив с этим, он схватил брошенный шест и, ловко им орудуя, направил сбившийся было плот на верный курс.
Расслабившись и тут же окончательно ошалев от призывного русалочьего пения, Иван вскричал с поразительной убедительностью в голосе:
— Все, Никитич, отпустило!
— Не ври, Иван, — ответил Добрыня укоризненно, продолжая орудовать шестом, — ужель, думаешь, поверю я тебе? Ужель, думаешь, сам я каменный? Насилу сдерживаюсь! Очень я Забаву Путятишну люблю. Если бы не это, давно бы в воду прыгнул.
Лишь сказал он слова эти, как зашатался листом осиновым, заплакал и, вскрикнув: «Простите, ребята, не выдержал!» — кинулся в бездну смородиновую.
Вспенились воды, забурлили, потускнело солнце, заклубились тучи в небе ясном, гром ударил, сверкнула молния! И раздался из пучины смех царя морского, словно гул лавины горной раскатистый.
Завертело плот, как щепку малую в океане-море безбрежном.
То ли в реве волн не слышны стали песни русалочьи, то ли, Добрыню заполучив, ушли они на дно морское, только очнулись тут наши путешественники от влечения извращенного и осознали свое положение.
— Пресвятая Богородица! — вскричал Алеша Попович. — Не дай рабам Твоим в стихии водной без покаяния сгинуть!
— Даже с покаянием, все равно не дай! — уточнил его просьбу Иван.
Тут гладь речная успокоилась, солнышко из-за тучи выглянуло.
— Услышала меня Богородица! — умилился Алеша.
— А что толку, — отозвался Илья, — не утонем, так с голоду помрем. Отвязать нас некому.
Вдруг поверхность реки всколыхнулася, и прям из воды на плот выскочил молодец златокудрый с гуслями на лямке.
Наши путешественники выпучили глаза.
— Ты кто такой будешь? — подозрительно спросил Илья.
— Садко буду, — ответил тот, вытряхивая из ушей и гуслей воду, — царя морского любимец. Богатый Гость — мое прозвище.
— Пошто так? — поинтересовался Иван.
— Купцом я на суше был, — объяснил вновь прибывший. — Царь морской меня приветил, обучил, как об заклад биться да выигрывать. Много я на том заработал, торговать стал, богатство нажил. Да выяснилось, что не без корысти царь меня одарил: вскорости к себе забрал — песни петь.
— Слыхал я такую байку, — вмешался Илья.
— Байку! — фыркнул Садко. — Тебе б такую байку! Сколько лет света белого не видел!
— А теперь чего же тебя царь морской отпустил? — спросил Иван.
— Богатырь тут утоп, Добрыней назвался, — объяснил Садко. — Приглянулся он царю морскому, тот мне отпуск и оформил кратковременный.
— Добрынюшка! — горестно покачал головой Алеша. — Эх, Добрынюшка!
— Когда ж его царь морской отпустит? — спросил Иван.
— А черт его знает. Я вот седьмой год у него служу, а в отпуске впервые.
— Да… — протянул Иван. И тут встрепенулся: — Слушай, Садко, чего ж мы с тобой в неудобности такой беседуем? Отвяжи ты нас.
— А чего дадите?
— Да ты что? Ужель плату за спасение взымешь?
— А как же! Я ж купец по жизни. Задарма и пальцем не шевельну.
— Ну ты!.. — начал было Иван, но Илья, смекнувши, что лучше плату платить, чем на дне речном гнить, опередил его.