Остров Русь (сборник)
Шрифт:
— Друзья, сногсшибательное известие!
— Ну?
— На Кащея идем!
— За такие известия по морде бьют! — прорычал Илья Муромец. — Ты чего, Иван, совсем одурел?
— Это нужно одной высокопоставленной даме, — несмело начал Иван. Добрыня хихикнул, потому что сплетни среди богатырей распространялись весьма быстро:
— Это которой высокопоставленной? Прекрасной да Премудрой?
Иван зарделся.
— Пусть она сама и идет на Кащея, — заключил Добрыня. — Нам жизнь дорога.
Илья и Алеша поддержали
— Ну что ж, — грустно сказал Иван-дурак. — Постарайтесь забыть мое предложение. И не поминайте лихом, если что. Надеюсь, все у вас в жизни сложится удачно, не побоюсь даже сказать — былинно. Прощайте.
Утирая слезинку, набухающую на правом веке, Иван побрел к двери. Богатыри переглянулись. Добрыня вздохнул и возложил на стол правую ногу. Илья махнул рукой и опустил свою — в могучем кирзовом сапоге. Алеша жеманно пожал плечами и положил поверх свою изящную ногу в сапожке из хромовой кожи.
Когда ритуал богатырского совета был выполнен, Добрыня окликнул Ивана:
— Эй, дурак!
Обернувшись и обнаружив на столе три богатырских окорока, из-под которых, шипя, капала разлитая царская водка, Иван сразу все понял и просиял.
— Дурак, поход на Кащея нужен только высокопоставленной даме или и тебе тоже?
— И мне! — преисполненный патриотизма, воскликнул Иван.
— Тогда в чем же дело? — спросил хитрый Алеша Попович. — Рубликов нам отсыпят на дорожку?
— Немножко, — признался Иван. — Зато Кащея можем грабить без зазрения совести.
— Сегодня и выступим, — решил Илья. — Я зайду к Микуле Селяниновичу, скажу, захворал, дескать. Ты, Добрынюшка, возьмешь отпуск за свой счет для обучения грамоте. А ты, Алешка, скажешь Микуле, что соблазнил невинную девицу и теперь должен замаливать сей грех в Соловецком монастыре.
— А может, прямо объявим: мол, на Кащея идем? — робко спросил Иван.
— Не положено! Надо следы запутывать… Что, други, постоим за землю Русскую?
— Ой постоим! — гаркнули богатыри.
— Да, кстати, — спохватился Иван. — С нами еще двое пойдут. Один — мудрец Кубатай, боян сладкоголосый. Другой — толмач Смолянин, человек простой и трудолюбивый.
— Ох, подозрительны мне имена их, — воскликнул Алеша. — Особенно — Смолянин! Сразу видать: то не русский человек.
— Кубатай — кавказец, но мирный, спокойный, — принялся успокаивать друзей Иван. — А Смолянин клянется, что русская в нем кровь течет.
— Какой же русский станет своим происхождением хвастать? — воскликнул Илья. — Ну да ладно. Боян сладкоголосый да толмач трудолюбивый в пути пригодятся. Берем.
И снова путь-дорожка лежала перед богатырями. Впереди, как и пристало сильнейшим, ехали Добрыня с Ильей, за ними — мудрец Кубатай да толмач Смолянин. А последними, зорко назад оглядываясь, двигались Иван с Алешей. И вот какой между ними шел разговор…
— Вот скажи, Иван, любишь ли ты земельку
— Люблю.
— Вот и я о том. А скажи, Иван, чем Русь наша красна?
— Собакой-князем, — пошутил дурак.
— Ну и им тоже, — не понял юмора Алеша. — И нами, богатырями. И смердами вонючими, и боярами толстопузыми, и попами набожными, и купцами хитроглазыми, и девками… девками… — вздохнул он.
— Что ж, получается, всеми?
— Ага! То богатство наше немереное, самовоспроизводящееся. Пока есть на Руси народ русский, Русь Русью останется!
— Да… — протянул Иван. — Ну ты и загнул, Алешка. Чую, что прав, хоть и не понятно ни фига.
— А че ж тут непонятного? — встрял в разговор Кубатай, выплевывая шелуху от семечек. По бокам его конька хлопали два тяжелых мешка с семечками, собранными в дорогу заботливой Марьюшкой. — Народ — самое ценное в любом государстве. Скажу я вам честно, что повсюду уже люди корни свои позабывали, только на Руси и остались настоящие патриоты.
— Дело говоришь, кавказец! — одобрил его Алеша. — Видать, и вправду — мудрец! А скажи, чем мы, русичи, от неруси поганой отличаемся?
— Но-но, — слегка обиделся Кубатай. — По большому счету — ничем. Порой глянешь на какого-нибудь дурака — ну чего в нем русского, кроме имени? А раскроет рот, скажет слово, другое, сразу видно — русский!
— Значит, — обрадовался Алеша, — не внешность тут роль играет! А что? Скажи, мудрец?
Приосанившись, Кубатай изрек:
— Менталитет!
— Чего?
— Этносознание!
— Ты кончай ругаться по-кавказски, а дело говори!
— Главное в человеке — душа! — изрек Кубатай. — Коли она большая да загадочная, к чудесам и тайнам тянется, а от дел низменных воротится, то русская она!
— Дело, — кивнул Алеша. — Я и сам так считаю, но тебя проверить решил. Эй, Смолянин-толмач! Ты чего об этом думаешь?
— О чем? — проснулся Смолянин.
— О душе!
— Рано мне еще о ней думать, — рассудил Смолянин. — Вот Кащея увижу, сразу в размышления погружусь!
— Переиначим вопрос, — не отставал от него Алеша. — О Руси ты чего думаешь?
— О Руси? Умом Россию не понять, прибором хитрым не измерить, у ней особенная стать, в Россию можно только верить!
— Тебе бы в бояны податься, — отвесил комплимент Алеша.
— Да я пробовал, голос плохой оказался, — засмущался Смолянин. — Когда сам, в одиночку пою, в ванне или перед сном, то спиваю гарно. А коли хоть один слушатель объявится — сразу петуха пускаю.
— Вот и у меня так бывает, — кивнул Алеша. — Придумаю небылицу — аж сам поверю. А начну рассказывать — концы с концами не сходятся… Толмач, а ты кто будешь да откуда?
— Издалека, — вздохнул Смолянин. — Но по натуре — русский. Давно меня на Русь тянуло, я и язык выучил, и родословную себе выискал. Вот, приехал.