Остров судьбы
Шрифт:
— Ты напрасно мечтаешь о воле. Тот, кому довелось стать каторжником, никогда не сможет сделаться обычным человеком! Когда ты окажешься на свободе, тебе выдадут желтый паспорт и определят место поселения. Не беспокойся, не в Париже, а в какой-нибудь дыре. Отъедешь на двадцать лье и снова угодишь в тюрьму! Тебе придется униженно кланяться любому жандарму, ты никогда не найдешь работу, тебя станут презирать и бояться и будут отовсюду гнать, ибо свобода бывшего каторжника — это тюрьма с решетками из человеческой ненависти! Самые близкие люди отвернутся от тебя, с тобой не ляжет ни одна шлюха, потому что не захочет быть
— Если я научусь, — однажды спросил Андреа, — на что мы сыграем?
Гастон коварно прищурился и ткнул пальцем в книгу.
— На твою дамочку, с которой ты не устаешь миловаться! Если проиграешь, отдашь ее мне, и я использую ее так, как мне надо!
— А что могу попросить я?
— Все что угодно, потому что ты все равно не выиграешь!
После таких разговоров Андреа ощущал себя потерянным и больным. Он ни разу не получил весточки с воли, не говоря о вещах или деньгах, и не знал, живы ли те, кого ему пришлось покинуть, помнят ли они о нем. В минуты отчаяния ему начинало чудиться, что у него нет и не может быть будущего. Он был лишен возможности строить свою жизнь так, как ему хотелось, единственное, что он мог, — это постараться хоть как-то сохранить свою душу. А еще — ждать.
Ожидание обещало быть долгим. Номер триста четырнадцать, Андреа Санто, должен был выйти на свободу в 1816 году в возрасте двадцати шести лет. Осенью 1807 ему исполнилось семнадцать.
Незадолго до этого узники снова тянули заветный жребий. Разумеется, такие сборища на каторге запрещались, однако и здесь были охранники, пуще всего думающие не о тюремных правилах, а о выгоде. К сожалению, купить свободу было нельзя. Зато ее порой удавалось выиграть у судьбы.
Кувалда раздал каждому из присутствующих по тонкой соломинке, одна из которых была наполовину короче остальных. Угрюмые, суровые, многое повидавшие люди, сердца которых были испещрены невидимыми рубцами, а души зачерствели, затаили дыхание, а потом в толпе каторжников пронесся дружный вздох, напомнивший шум большой волны.
— Корсиканец! — сказал Кувалда и поднял вверх руку юноши, в которой была зажата вожделенная соломинка — знак везения, ключ к свободе.
Андреа пристально посмотрел на него, и Кувалда понял.
— В этот раз все хорошо придумано и продумано, — сказал он. — Пойдет только один из пары. Наши люди на воле подкупили кое-кого в порту. Беглеца будет ждать лодка.
Глаза юноши выхватили из толпы злобный взгляд Гастона Мореля, но на лице Андреа не дрогнул ни один мускул.
— Когда бежать? — спросил он.
Кувалда сказал.
«В день моего рождения, когда я совершил убийство», — подумал Андреа.
— Не слишком удачный день.
— К сожалению, ничего нельзя изменить.
Когда остальные разошлись, Андреа обратился к Кувалде:
— Я хочу научиться играть в карты. И в кости.
— Зачем тебе?
— Говорят, пригодится на воле.
— Хорошо, я покажу после ужина. Наловчиться ты вряд ли успеешь, но хотя бы поймешь главное, — сказал тот.
Он сдержал свое слово. У Андреа была хорошая, цепкая память. Соображал
— Возьми. На счастье. Если у тебя будет эта, другие могут и не понадобиться.
Андреа поблагодарил и взял. Лишь очутившись на своем месте, он разглядел, что каждая грань имеет одинаковое, наибольшее количество очков. В полумраке острога этого можно было и не заметить.
Гастон рвал и метал. Взяв в руки «Дельфину», он угрожающе произнес:
— Я разорву ее в клочья, если ты сейчас же не сыграешь со мной!
В его глазах можно было прочитать, что он выполнит свое обещание.
— Отдай книгу!
— Нет.
— Отдай!
— Отдам, если скажешь, откуда она у тебя и почему ты так трясешься над ней.
— Мне ее подарили.
— Кто?
Сделав над собой усилие, Андреа ответил:
— Женщина.
Гастон захохотал.
— Так я и знал! Ты попался! Я отдам ее только после того, как расскажешь, как ты с ней спал.
Андреа рванулся к нему, и напарник ответил ударом ноги. Раздался звон цепей, и юноша отступил. Если услышит охрана, одного из них или даже обоих могут посадить в карцер на несколько дней, тогда как побег был назначен на послезавтра.
— Мне нечего рассказывать. Я сыграю с тобой.
— Во что?
— В кости.
— Идет. Но не на книжонку.
— На что?
— На побег. Ты уступишь мне свою очередь. Я хочу очутиться на свободе!
Андреа похолодел. Не этот ли человек изо дня в день твердил ему, что свобода это бедность, голод, кровь, предательства и унижения!
— Это моя удача. Тебе она счастья не принесет. Нельзя играть с судьбой.
Гастон ухмыльнулся.
— Оставь свои корсиканские суеверия при себе. Хочешь сказать, ей покоряются? В таком случае так и сгниешь здесь!
Андреа вспомнил о кости, которую дал ему Кувалда, и сказал:
— Хорошо, я согласен.
Они долго кидали кости. Гастон хищно улыбался и торжествующе щелкал пальцами, потому что удача была на его стороне. Кость с одинаковыми гранями жгла рукав Андреа. Он много раз порывался ее вытащить, но что-то ему мешало.
В конце концов Гастон выиграл. Андреа пришлось сказать Кувалде и остальным, что он добровольно уступает свое место напарнику.
Побег состоялся в назначенный день и час. Лодка, в которой уплыл Гастон Морель, попала под обстрел охраны. Раненый беглец пытался добраться до берега вплавь, но не рассчитал сил. Его тело отнесло к Арсеналу, где оно угодило между свай. Изуродованный раздувшийся труп прибило к берегу лишь по прошествии месяца. Андреа Санто узнал об этом случайно, через много лет, листая старую подшивку «Тулонского вестника». В 1807 году он и впрямь решил, что проиграл свою удачу в кости.
Глава 10
По улицам Парижа катились громоздкие экипажи, из глубины зимнего пейзажа вырастали серые глыбы зданий, взад-вперед сновали толпы людей различных сословий.
На улице было холодно, но погода выдалась ясная. Свет солнца, отраженный от мокрой мостовой, слепил глаза. Дым, струившийся из печных труб, казался золотистым, а вода в канавах искрилась.
Прожив в столице больше года, Орнелла так и не смогла привыкнуть к большому городу, полному опьяняющего величия, коварного могущества и равнодушной суеты.