Остров Тасмир
Шрифт:
— Теперь, Семен Степаныч, — обратился Грибов к Рукавицыну, — сооружайте переносный ворот. Мы подтянем на канате плот к первому столбу, потом перенесем ворот на другой столб, опять подтянем.
— Верно, — обрадовались все, — здорово!
— А я дам такой расчет для постройки ворота, что мы пятеро разовьем силу тридцати человек. Сделаем колесо с барабаном и будем вертеть его рычагами, наматывая канат.
Снова все принялись за работу, только Тс мирно лежал на борту лодки, дремал и приговаривал с чувством:
— Шибко умна
— В этом и разница между диким и культурным человеком, — смеясь, заметил Грибов, — что дикарь трудится, когда хочет есть. Сытый он спит, не думая о будущем…
— Оно так и есть, — откликнулась жена Рукавицына, — сколько раз видела. Летом не только глины, просто земли на крышу жилья не набросают. Только осенью, когда дожди пойдут, тут у них и забота, потому что на голову каплет. А вперед и не думают…
XI
Прошло пять дней, но плотов и Орлова все еще не было.
— Хоть бы до комаров поспел, — волновался Рукавицын, — а кроме того, пора и стройку начинать.
— Лодка шибко идет, плот нет, — объяснял Тус.
— Возможно и так, — тревожилась Лия, — новсе же…
— Ничего не может случиться, — смеясь, сказал Грибов, — плоты, действительно, еле плывут. Пойдемте лучше с нами изучать тундру.
Грибов, Успенский и Тус ежедневно бродили вдоль берега Гольчихи и по тундре. Часто за ними увязывались детишки постарше и сбирали в берестяные туисы всякую ягоду.
— Таскай, таскай, — говорил им Тус, — хороший еда.
Сам он собирал разные пахучие травы и бормотал радостно:
— Чай будет! Наши все такой чай пьют. Он больше дружил с детьми, чем со взрослыми.
Тут он был и руководителем и учителем, что его особенно тешило.
Однажды во время такой прогулки, дети, пройдя немного дальше, чем обыкновенно, стали шумно кричать и звать к себе. Грибов и Успенский заволновались и побежали к ним. Успенский на бегу осмотрел свое ружье и вложил патроны с пулями.
Оказалось, что дети кричат от удовольствия и спешат поделиться своей радостью. Берег здесь был довольно крутой, и вся местность имела иной характер, чем в тундре. К реке было несколько удобных спусков. Туса не было видно, а из-за выступа торчала только его голова и протянутая рука. В его руке ярко блестели на солнце большие пластинки, похожие на стекло. Это приводило детей в неистовый восторг.
— Смотрите, смотрите, — кричали они, — здесь весь берег из стекла!
Увидя это, взрослые обрадовались не меньше детей.
— Это не стекло, — сказал Грибов, — а слюда, но тут нам слюда важнее стекла. Мы ее вставим в окна. Стекло не выдержит холода и потрескается, а слюда может выдержать какой угодно холод и какой угодно жар.
Успенский, радостно
Грибов и Тус, окруженные детьми, двинулись по реке. Пройдя сажен двести и перевалив за пологий холм, они увидели черный обрывистый берег, у подножья которого беспорядочными грудами валялись обломки черных скал и камней.
Успенский в это время уже опять подымался от реки и, стремительно вбежав наверх, бросился к Грибову с черными камнями в руках.
— А что вы об этом скажете, Лев Сергеич? — восклицал он, радостно потрясая камнями.
— Каменный уголь! — вскрикнул Грибов, — дети, кричите ура!
— Ур-pa!.. — зазвенели детские голоса, смешиваясь с криками взрослых.
Грибов схватил Успенского за плечи, закружился с ним и, смеясь и дурачась, запел:
— У нас будет тепло! У нас будут работать машины! Нам не страшна зима, у нас будет светло!
Дети, видя, что старшие шалят, тоже стали прыгать и скакать вокруг них, припевая:
— Будет тепло! Будет светло!
Но смешнее всего вышло то, что старый Тус не выдержал и тоже пустился в пляс. Он прыгал и крутился в своей оленьей малице, как заводная кукла, и визжал:
— Уху! Ух-сиэ! Уху! Ух-сиэ!
Это вызвало всеобщий хохот, но танец не прерывался. Никто не заметил, как к ним подбежала Лия. Она еще издали кричала им, но они ничего не слыхали, увлеченные своей забавой. Увидав их проделки, Лия расхохоталась и не могла сразу выговорить ни слова, но потом стала кричать сквозь смех:
— Стойте! Слушайте же! Плоты!..
Последнее слово, как только долетело до ушей Грибова и Успенского, остановило их, как коней, на полном скаку.
— Плоты? — закричали оба, — что плоты?
— Видно, — задыхаясь от бега и смеха, говорила Лия, — Семен Степаныч заметил… Наши плоты…
Все устремились назад, к своему становищу. Там была полная суматоха.
— Орлов едет! Орлов едет! — кричала им издали Варвара Михайловна.
Но Грибов и Успенский сами уже видели, что на фиолетовых водах Енисея плывут два грузных темных плота с юртой, и что по реке мчится одна из их маленьких лодок, в которой сидят Рукавицын и жена Успенского.
Анна Ивановна правила рулем, а Семен Степаныч держал канат, развертывая его с ворота, стоявшего у самого устья Гольчихи.
— К вороту! — крикнул Грибов.
Пока они бежали, лодка ближе и ближе подвигалась к плотам, направляясь к тому месту, где плескался в воде канат, соединявший оба плота. Это была рискованная минута.
Грибов тревожно посмотрел на барабан ворота. Там было еще намотано каната сажен на десять.
— Успеют ли? — прошептал он.
— Разобьются, разобьются! — вскрикнула жена Рукавицына.