Остров Таусена(изд.1948)
Шрифт:
Цветков пристально глядел на Таусена.
«Итак, Рашков и в этом был прав! Действительно мы имеем дело с выдающимся ученым».
— Лева, — взволнованно сказал Юрий, — оказывается, наш хозяин — крупнейший ученый! И в некотором роде — воскресший из мертвых!
— Да, — безразличным тоном подтвердил Таусен и добавил: — За десять лет я вчера впервые увидел вас, людей с Большой земли.
— Как же вы сюда попали? — нетерпеливо спросил Гущин.
— И почему вы оторваны от всего мира? — недоумевал Цветков.
— Господа, — сказал Таусен, —
— Почему же? — подозрительно спросил Гущин. — Разве вы собираетесь надолго задержать нас здесь?
— Я совсем не хочу делать ничего против вашего желания, — сказал Таусен, — но не думайте, что отсюда можно выбраться в любой момент. У нас еще не холодно, но кругом пловучие льды. Только весной — и то не каждый год — можно доплыть до Большой земли.
— Но мы можем радировать нашему правительству! — воскликнул Гущин.
— Здесь нет радио, — медленно произнес Таусен.
— Мы так и думали, — сказал Цветков. — Но почему же?
— Так вышло, — ответил хозяин. — Я потом расскажу вам. Да… радиостанции у нас нет, и построить ее мы не сможем. Нет ни материалов, ни знающих людей. Я биолог, а не техник. Из моих помощников только Эрик, которого вы видели, справляется с электростанцией, но о радиотехнике он понятия не имеет. А вы?
— Я, как вы уже знаете, тоже биолог, — сказал Цветков.
— А я — журналист, — сказал Гущин. — Кое-какое представление о радиотехнике имею, но поэтому-то мне и ясно, что радиостанции нам не построить.
Внезапно раздался резкий гортанный крик. Гущин вздрогнул.
— Что вы? — невесело улыбнулся Таусен. — Это ведь утка, которая так заинтересовала вас.
Птица оправилась в тепле. В клетке стоял большой таз с водой. Она начала было плескаться в нем. Полетели брызги. Птица выскочила, стала отряхиваться.
И тут же принялась за корм.
Однако сейчас уже не она интересовала москвичей. Им хотелось поскорее узнать про судьбу Таусена. Что заставило его пойти на такую странную мистификацию и скрыться от людей?
Они нетерпеливо ждали, когда Таусен начнет рассказывать о себе.
Быстро потускнел короткий полярный день. Сразу же после обеда пришлось включить свет. И до поздней ночи гости Таусена слушали его необычайное повествование.
— Я начну издалека, — говорил он, — так будет яснее. Я уроженец Осло.
Родился в богатой семье. Тогда еще наша столица называлась Христианией. У моего отца был довольно крупный маргариновый завод. Жили мы в собственном небольшом, но комфортабельном особняке. В столице Норвегии я и провел большую часть своей жизни.
Когда я кончил гимназию, отец настаивая, чтобы я поступил в политехникум в Тронхейме. Но у меня уже тогда появился интерес к биологии.
Я был оставлен при университете, стал доцентом, а потом вскоре и профессором. Я очень увлекся самостоятельными исследованиями.
Особенно меня интересовала внутренняя секреция. Я много работал над гипофизом — нижним придатком головного мозга. Ну, вы не специалист, — обратился он к Гущину, — скажу вам немного подробнее. Этот орган залегает на нижней поверхности головного мозга, на дне черепной коробки, где есть углубление. Оно называется благодаря своей форме «турецким седлом». Так вот гипофиз заполняет это углубление. Один из гормонов передней доли гипофиза имеет огромное значение для роста организма.
— Мы видели в Ильинске акромегалика, — заметил Гущин.
— А где это Ильинск? — спросил Таусен и, не дожидаясь ответа, сказал: — Вы знаете, отчего это бывает? Человек до зрелого возраста развивается нормально, и вдруг гипофиз у него начинает разрастаться и отделять в кровь повышенное количество гормона. Тогда, хотя общий рост уже не может увеличиться, уродливо разрастаются отдельные части тела — особенно кисти рук, ступни, язык, нос, скулы и другие части лица. Ученые выяснили, что акромегалия связана с разрастанием гипофиза. Если гипофиз чрезмерно разрастается в ранней юности, то человек будет великаном, а если недоразовьется — выйдет карлик.
Вдруг Таусен прервал себя и обратился к Цветкову:
— Простите меня, коллега, я увлекся и рассказываю вашему товарищу.
— А я слушаю с интересом, — не совсем искренне сказал Гущин: на самом деле его гораздо больше интересовала необычайная судьба Таусена, чем происхождение и лечение акромегалии.
Затем Таусен погрузился в воспоминания и, не глядя на своих слушателей, рассказывал, словно сам перед собой воскрешал прожитые годы. В его приглушенном голосе чувствовалась грусть.
— Я добился серьезных результатов в этом направлении. Я работал над опытными животными, как скульптор. Это было особенно увлекательно, потому что моим материалом были не глина и камень, а живое, чувствующее, подвижное тело…
И мне удалось сделать для лечения больных людей кое-что полезное.
В то же время я занимался и другими физиологическими, в частности эндокринологическими, проблемами.
Конечно, работы вашего великого Павлова — по физиологии головного мозга, по вопросам сна — произвели на меня огромное впечатление. Я изучил русский язык, чтобы читать его труды в подлиннике. Я даже поехал к Павлову в Колтуши и некоторое время работал там как один из его внимательнейших учеников. Я многому у него научился. Меня всегда поражали своеобразие и смелость его исследовательских методов. Весь мир это должен признать: без Сеченова, без Павлова разве возможно было бы современное развитие физиологии? Вы, наверное, не хуже меня знаете, какое значение имеют русские физиологи. В Колтушах я научился уважать вашу науку и ценить ваших людей.