Остров традиции
Шрифт:
Участились случаи побегов заключённых из концентрационных лагерей, причём возросло также количество "самоликвидаций" - повальных коллективных акций неповиновения. Самостийные отряды беглых каторжников наводнили север и восток Страны Сволочей, сея разрушения и смуту среди местных жителей.
Между правительственными войсками и антиправительственной камарильей идёт ожесточённая борьба за привлечение бежавших под свои знамёна; пока что преимущество - на стороне правительственных войск, располагающих более серьёзными средствами для подкупа. Однако, учитывая масштабы хищений материальных ценностей, существует опасность, что инициатива перейдёт к антиправительственным силам.
В селении G***, в 30 верстах от Столицы, отправлена чёрная месса, в ходе которой предано смерти 42
За последнее время отлучены от своих должностей за пристрастие к сатанизму 63 иерарха Сволочной Ортодоксальной Церкви.
Из школьной программы Страны Сволочей исключена литература с мотивировкой "Все писатели - смутьяны, лгуны и пьяницы". Инициатива исходила от самих учителей-словесников, не видящих параллелей между реальностью, описываемой в классических романах, и насущными требованиями настоящего момента. Теперь они смогут сосредоточиться на преподавании родного языка, правила которого учителя призвали упростить и унифицировать во избежание необходимости плодить неграмотные поколения. В предложенном правительственной комиссией диктанте на две страницы 89% самих учителей допустили 20 и более ошибок, что, безусловно, задело "честь мундира".
В то же время увеличено количество учебных часов по обществознанию, НВП и ОБЖ.
В Заокеании признано уголовным преступлением отрицание истории двух последних тысячелетий как эпохи маскулинной доминации. В крупных городах страны прошли многотысячные демонстрации под лозунгами "Мне стыдно, что я мужчина", "Женщины мира, примите наше запоздалое покаяние" и т. п. Конгресс единогласно принял резолюцию, обязующую местный Центризбирком допускать к президентским выборам исключительно женщин, причём по возможности инвалидов. Требование исключить из избирательных списков кандидатов с белым цветом кожи наткнулось на вето Ассоциации в защиту Прав меньшинств.
СЕЗОН ЧЕТВЁРТЫЙ
ВЕСНА
19. Постмодернизм
Испокон веков в Стране Сволочей весна начиналась с грачей.
Нынешней весной грачи были непунктуальны - знать, пригрелись в тёплых странах, в льготных экологических условиях, и не спешили возвращаться.
Измучились те немногие, кто ждал этих обычно совсем не капризных птиц, и текла у них крыша от догадки: а вдруг... вообще - не прилетят?
8 марта отмечался международный день суккуба. Анна заранее поспешила уведомить Конрада, что гендерные праздники она не признаёт и поздравлять её не надо. Конрада это только обрадовало - что бы он смог подарить своей хозяйке, кроме поделок лобзиком и рисунков в стиле "палка - огуречик"? Даже праздничный стих у него не сложился бы, а цветочных лавок во всей округе не было, саженцы же прихотливых цветочных пород он доставил из города ещё осенью. Поэтому день, принятый во всей Стране Сволочей за выходной, ничем не отличался от прочих; разве что урла гомонила громче обычного.
По вечерам она подходила вплотную к забору и упражнялась в государственном языке. В непотребной брани, недавно признанной государственным языком..
После Нового года в гости к Анне по вечерам зачастили воспитательницы сиротского приюта. Анна принимала их, естественно, в своей комнате и вела с ними, наверное, разговоры на "женские" темы. Но догадывался Конрад, что одними кофточками да пирогами темы разговоров не исчерпываются. Наверняка жаловались воспиталки на невоспитуемых своих воспитанников, на чёрствый хлеб провинциальных педагогов, на невыносимую атмосферу своего учреждения, где приходилось лавировать между нечистым на руку начальством и морально нечистоплотными детишками, понимающими один лишь кнут и заведомо обделёнными пряником.
С Конрадом воспитательницы только небрежно здоровались - догадывались, сколь ничтожную роль он играет в доме. Он даже не знал, как их зовут: не представились.
Но вот что интересно: поначалу воспиталки приходили в бесформенных тулупах и серых козьих платках, надвинутых на брови. Вот и под женский праздник они пришли как раз в таком затрапезном виде, а
Тёткам эти шали были не очень к лицу: слишком уж сами тётки представляли собой усталых бывалых грымз неопределённого возраста. Но не сексэпил тёток волновал Конрада, а цветовая гамма их новых одежд. Сразу вспомнил он, что Анна периодически что-то вязала - так не забытый ли шарф перевязывала? Но главное - Конрад успел рассмотреть, какими брошками были скреплены обновки анниных гостий: какие-то узенькие продолговатые серебристые цацки. Стрелы? Змеи?
Загадки, загадки...
Разыгрывался какой-то непостижимый для Конрада спектакль. Он знал, что забугорное общество давно превратилось в "общество спектакля", где "быть" сначало уступило место "иметь", а затем и "иметь" исчезло, сменившись сплошным "казаться". Но, выходит, и в Стране Сволочей роль "кажимости" неоценима...
Необходимость пообщаться с урлой по-прежнему довлела над Конрадом. Но с какого конца к ней подъехать - не представлял себе он. Эта публика добродушием явно уступала приснопамятным неформалам образца прошлого лета. Ломиться к целой шобле было самоубийственно, а заговорить с одиночкой - чревато. Взять хоть такой нюанс как - во что одеться. Прикинешься прилично - вернёшься голый, прикинешься бомжом - оторвут яйца.
Решил было Конрад начать с малолеток - но те опознали в нём того, кто летом тусовался с неформалами, и сразу бросились врассыпную, чтобы забросать нежданного интервьюера ледышками и камнями. Один каменюка попал в голову Конрада в миллиметре от виска. Конрад, как водится, убоялся глупой смерти и, несолоно хлебавши, ретировался.
Однажды прошёл слух, что в сельпо выкинули трофейную кошатину - в сраженьях отбитую у войск Айзенберга. Воленс-ноленс Конрад выбрался за ворота Острова, тем более, что при большом скоплении людей спекулянты вполне могли из-под полы продавать махру.
Шествуя по улочке, Конрад в оба глаза смотрел, не тусуется ли где-нибудь урла - не столько ради любопытства, сколько ради самосохранения. Его то и дело обгоняли старухи и немолодые инвалиды с кошёлками, вид у них был воинственный: мясо давно исчезнувших четвероногих предстояло брать приступом. Воинственности Конраду в этот день явно не хватало, тем более что шёл он на битву без благословения Анны - та окончательно стала завзятой вегетарианкой. Он шёл, а над улицей мелькали ломы и костыли - оружие местного пролетариата. Те, у кого было огнестрельное, поживились ещё в первой половине дня, отхватив самые лакомые куски. (О том, что не все были согласны с таким распределением ролей, свидетельствовали свежие трупы в канавах, едва присыпанные снегом). На долю оставшегося отребья наверняка остались когти да кости, но ничто не способно отнять у сволочного народа веру в чудо.
Сквозь толпу, напиравшую на магазин и лишь слабо напоминающую очертаниями очередь, Конрад увидел урлу - она выполняла функции сил правопорядка и единственная старалась упорядочить людское месиво. Конрад послушно пристроился к хвосту очереди, где стояли совсем уж мягкотелые бабёнки, и стал прикидывать, пройдёт ли он к утру.
Уже чувствуя нешуточный напор с боков и со спины, Конрад обратил внимание на то, что урлой командует вполне себе взрослый мужчина, вооружённый до зубов - у него даже гранаты висели за поясом. Он стоял в дверном проёме сельпо и своей свирепостью остужал пыл наиболее нетерпеливых, а если одной свирепости не хватало - призывал разобраться своих более молодых подчинённых. Конрад был ещё далеко от входа и плохо различал лицо главаря, но постепенно закрадывалась мысль, что где-то он его уже видел. Конечно, эти маленькие глазёнки и этот скошенный лоб под бритым наголо теменем были какие-то неиндивидуальные, нарицательные, но всё больше крепло у Конрада убеждение, что именно эти глазёнки и этот лоб он уже лицезрел вблизи. Постепенно зародилось подозрение, что урла повинуется приказам его старинного знакомого Дитера, а спустя два часа, стиснутый толпой по рукам и ногам, Конрад довытягивал последнюю подвижную часть своего организма - шею - до того, что уже почти не сомневался: в посёлке объявился именно Дитер.