Остров тридцати гробов
Шрифт:
В этот миг Вероника почувствовала такую потребность в самопожертвовании, такое желание выразить свою нежность к сыну в немедленном действии, что не раздумывая приняла решение: так люди без колебаний принимают на себя долг, который нельзя не выполнить. Ничто не могло ее остановить: ни лестница, слишком сильно загнутые крюки которой не прилегали всей плоскостью к подоконнику, ни вид бездны, от которой у нее сразу закружилась голова. Нужно было действовать. И Вероника принялась за дело.
Подколов юбку, она влезла на подоконник, встала на колени и нащупала ногою ступеньку.
Спуск оказался недолгим. В лестнице было двадцать ступенек, Вероника это знала. Она принялась их считать. На двадцатой она взглянула налево и с несказанной радостью прошептала:
— О, Франсуа! Милый мой мальчик!
Примерно в метре от себя Вероника увидела впадину, углубление, напоминавшее вход в пещеру, выдолбленную в скале.
Она позвала:
— Стефан! Стефан!
Однако голос ее прозвучал столь тихо, что, даже если Стефан Мару и был там, услышать ее он не мог.
Вероника помедлила, но ноги под ней уже начали подгибаться, у нее не осталось больше сил ни подняться наверх, ни продолжать висеть на лестнице. Пользуясь неровностями скалы, она, рискуя сорваться, переставила немного лестницу и, каким-то чудом — она это понимала — ухватившись за выступающий из скалы кусок кремня, поставила ногу в пещеру. Затем, собрав все силы, она сделала отчаянный рывок, позволивший ей сохранить равновесие, и оказалась в пещере.
Обретя под ногами твердую почву, Вероника сразу увидела лежавшего на соломе связанного человека.
Пещера была тесной, неглубокой, особенно в верхней своей части, пол ее имел небольшой наклон, отчего издали вход в нее должен был походить на простую неровность в скале. Край пещеры никак не был огражден. Свет беспрепятственно проникал внутрь.
Вероника подошла к лежащему. Человек не шевелился. Он спал.
Женщина наклонилась над ним, и, хотя и не узнала его, все же ей показалось, будто из покрытого туманом прошлого, в котором постепенно растворяются образы детства, выплывает какое-то воспоминание. Этого человека она не знала, но его мягкие, правильные, несколько женственные черты лица, широкий бледный лоб напомнили Веронике прелестное личико одной ее подруги по монастырю, умершей еще перед войной.
Ловкими движениями она развязала веревку, которой были обмотаны кисти спящего.
Не просыпаясь, мужчина потянулся, словно был уже готов к этой привычной операции, отнюдь не обязательно вырывавшей его из объятий сна. Видимо, его время от времени развязывали, чтобы он мог поесть, причем делали это ночью, так как он вдруг пробормотал:
— Уже?.. Но я не голоден. Еще светло.
Судя по всему, последнее наблюдение его удивило. Он приоткрыл глаза и тут же сел, разглядывая — явно впервые при свете дня — стоявшую перед ним женщину.
Особого удивления узник не выказывал, находясь, по-видимому, еще во власти сна. Решив, скорее всего, что он жертва галлюцинаций, он вполголоса пробормотал:
— Вероника… Вероника…
Немного смущаясь под взглядом Стефана, Вероника
— Вы? Вы? Неужто это возможно? Ну скажите хоть слово, одно слово… Неужто это и в самом деле вы?
Затем, словно про себя, повторил:
— Это она… Она самая… Здесь…
Внезапно придя в волнение, Стефан продолжал:
— Вы! А ночью… в те ночи… это не вы сюда приходили? Это была другая, да? Враг? Ах, простите, что я спрашиваю вас об этом. Я не могу понять… Как вы сюда попали?
— Вот отсюда, — указывая на море, ответила Вероника.
— Но это же просто чудо! — воскликнул Стефан.
Вероника смущенно подтвердила:
— Да, отсюда. Мне показал Франсуа.
— О нем-то я и не спросил! — подхватил Стефан. — Раз вы появились здесь, я подумал, что он на свободе.
— Пока нет, — ответила она, — но через час будет.
Последовало долгое молчание, которое Вероника наконец прервала, чтобы скрыть свое беспокойство:
— Он будет свободен, вот увидите. Но не следует его пугать, кое-чего он не знает.
Молодая женщина заметила, что Стефан слушает не столько произносимые ею слова, сколько ее голос; этот голос вызывал в нем нечто вроде тихого восторга, потому что узник лишь молча улыбался ей. Она улыбнулась ему в ответ и задала вопрос, на который он не мог не ответить:
— Вы только что назвали меня по имени. Стало быть, вы меня знаете? Мне тоже кажется, что когда-то… Да, вы мне напоминаете одну подругу, которой уже нет в живых.
— Мадлену Ферран?
— Да, Мадлену Ферран.
— Должно быть, я немного напоминаю вам и брата вашей подруги, робкого мальчика, часто бывавшего в комнате для гостей в вашем монастыре и разглядывавшего вас издали.
— Верно, верно, — подтвердила Вероника. — И впрямь, что-то такое припоминаю… Мы даже несколько раз беседовали… Вы покраснели… Да, верно, вас ведь зовут Стефан… Но откуда эта фамилия — Мару?
— У нас с Мадленой были разные отцы.
— А, вот это-то и сбило меня с толку.
Вероника протянула ему руку:
— Вот что, Стефан: раз мы с вами старые друзья, а теперь познакомились заново, давайте отложим воспоминания на потом. Сейчас нужно как можно скорее бежать. У вас хватит сил?
— Сил? Да, хватит, меня тут особенно не мучили. Но как отсюда выбраться?
— Той же дорогой, которой я сюда пришла. Там висит лестница, по которой можно залезть в верхний коридор подземелья.
Стефан встал.
— Так вам хватило смелости… отваги? — проговорил он, поняв наконец, что она совершила.
— О, это было не так уж трудно, — успокоила Вероника. — Франсуа очень за вас тревожился. Он решил, что вы сидите в одном из древних застенков для пыток…
Можно было подумать, что эти слова вырвали Стефана из сна, и он вдруг понял, что вести беседу при данных обстоятельствах — просто безумие.
— Уходите отсюда! Франсуа прав. Вы даже не представляете, какой опасности себя подвергаете! Прошу вас, прошу…