Остров в глубинах моря
Шрифт:
Целестина отреагировала лучше, чем можно было ожидать, имея в виду ее характер. Она в шесть рук работала весь праздник, хмурая и деспотичная, состязаясь с привезенными чужими поварами, парой наглых слабаков, получавших деньги за то, что сама она должна была делать даром, как ворчала она себе под нос. Когда Тете пришла рассказать, что происходит, она принимала ножную ванну. «Никто не останется голодным», — коротко заявила она и тут же вместе со своими помощниками взялась за дело, чтобы всех накормить.
Они провели в ожидании целый день: Вальморен, Санчо и перепуганный Гаспар Северен с пистолетами в руках, в то время как Мерфи караулил конюшню, а его сыновья следили за рекой, готовые поднять тревогу в случае необходимости. Линн Мерфи успокоила женщин, заверив их, что дети сейчас в полной безопасности в большом доме, где им раздают чашки с горячим шоколадом. В десять вечера, когда уже никто на ногах не стоял от усталости, прискакал верхом Брендан, старший сын Мерфи, — факел в руке и пистолет за поясом — с известием, что приближается
Испанский идальго
Санчо Гарсиа дель Солар ездил между плантацией и городом взад и вперед, проводя в лодке или седле куда больше времени, чем в любом из этих двух пунктов назначения. Тете никогда не знала, когда он появится в городском доме — днем или же ночью, на загнанном коне, со своей неизменной улыбкой, шумный, голодный. Однажды в понедельник, на рассвете, он бился на дуэли с другим испанцем, правительственным чиновником, в садах Сен-Антуана, традиционном для кабальеро месте, где можно было убить друг друга или хотя бы поранить — единственный способ очистить запятнанную честь. Это было любимым времяпрепровождением, и сады с их пышными кустами благоприятствовали столь необходимой приватности. В доме об этом ничего не знали — до завтрака, когда объявился Санчо в окровавленной сорочке, требуя кофе и коньяка. С хохотом он заявил Тете, что получил всего лишь царапину на ребрах, его же противник — совсем другое дело — остался с меченой физиономией. «Из-за чего же вы дрались?» — поинтересовалась она, пока промывала ему резаную рану, столь близкую к сердцу, что, если бы шпага вошла чуть поглубже, ей пришлось бы снаряжать его на кладбище. «Он на меня косо посмотрел» — таково было объяснение. Он был счастлив оттого, что на его совести не оказался покойник. Позже Тете узнала, что причиной дуэли явилась Ади Супир, молоденькая квартеронка, обладательница сводящих с ума округлостей, на которую положили глаз оба соперника.
Санчо ничего не стоило разбудить среди ночи детей, чтобы показывать им карточные фокусы, а если Тете возражала, то он хватал ее за талию, пару раз переворачивал в воздухе и принимался внушать ей, что невозможно выжить в этом мире, не умея ставить ловушки, и что чем раньше дети познакомятся с ними, тем лучше. Вдруг в шесть часов утра у него появлялось желание съесть жареного поросенка, и нужно было лететь на рынок искать поросенка. Или же он объявлял, что направляется к портному, пропадал целых два дня и возвращался сам не свой от принятого алкоголя и в компании нескольких собутыльников, которым уже успел предложить и кров и стол. Одевался он хотя и в весьма строгом стиле, но с большой тщательностью: каждая деталь костюма внимательно изучалась в зеркале. Своего четырнадцатилетнего раба, мальчика на посылках, он выучил придавать форму его усам и брить ему щеки испанской навахой с золотой рукояткой, служившей семье Гарсиа дель Солар на протяжении уже трех поколений. «Ты ведь женишься на мне, когда я вырасту, дядя Санчо?» — спрашивала его Розетта. «Завтра же, если захочешь, золотко», — и звучно чмокал ее в обе щечки. С Тете же он обращался как с бедной родственницей — со смесью фамильярности и уважения, осыпая шуточками. Иногда, когда чувствовал, что дошел до края ее терпения, он приносил ей подарок и вручал его, сопровождая комплиментом и целованием ручки, в связи с чем она сильно смущалась. «Быстрее подрастай, Розетта, а то как бы я не женился на твоей маме», — шутил он.
По утрам Санчо появлялся в «Кафе эмигрантов», где подсаживался к игрокам в домино. Его забавные фанфаронские выходки идальго и неизменный оптимизм составляли резкий контраст с манерой держаться французских эмигрантов, униженных и обедневших в изгнании, которые проживали жизнь, оплакивая утрату своих состояний, реальных или мнимых, и споря о политике. К разряду плохих новостей относилось то, что Сан-Доминго все еще был погружен в бездну насилия и что англичане захватили несколько прибрежных городов, но им, однако, не удалось занять центр страны, и по этой причине перспектива
Но было и некоторое количество оптимистичных для беженцев новостей: например, о том, что во Франции влияние колонистов-монархистов усиливалось, и люди больше ни слова не желали слышать о правах негров. Если колонисты наберут необходимое количество голосов, Национальное собрание вынуждено будет послать войска в Сан-Доминго и покончить с мятежом. Остров на карте — просто муха, говорили они, он никогда не сможет противостоять мощи регулярной армии. А после победы эмигранты смогут вернуться, и все снова будет как раньше. И не будет снисхождения к неграм: их всех уничтожат, а потом привезут из Африки свежее «мясо».
Тете, в свою очередь, узнавала о новостях в разговорах на Французском рынке. Туссен — колдун и ясновидящий, он мог насылать проклятие издалека и убивать силой мысли. Туссен выигрывает сражение за сражением, и в него не входят пули. Туссен под защитой самого Иисуса, а Иисус очень могуществен. Тете спросила у Санчо, потому что не осмеливалась касаться этой темы в общении с Вальмореном, вернутся ли они когда-нибудь в Сен-Лазар, и тот ответил ей, что нужно быть полным безумцем, чтобы сунуться в эту мясорубку. Этот разговор послужил подтверждением ее предчувствия того, что она никогда уже не увидит Гамбо, хотя ей и приходилось слышать рассуждения хозяина о том, как он восстановит свою собственность в колонии.
Вальморен сконцентрировал свое внимание на возникшей на руинах своей предшественницы плантации, где он и проводил большую часть года. Зимой он нехотя переселялся в городской дом, поскольку Санчо настаивал на важности поддержания социальных отношений. Тете и дети жили в Новом Орлеане и отправлялись на плантацию только в те месяцы, когда либо стояла жара, либо бушевала эпидемия и все состоятельные семейства срочно выезжали из города. Санчо наносил за город краткосрочные визиты, потому что все еще носился с идеей выращивания хлопка. Он никогда не сталкивался с хлопком в его природном состоянии, только в виде своих накрахмаленных сорочек, и имел относительно этого проекта некое поэтическое представление: затея не предполагала никакого усилия с его стороны. Санчо нанял агронома-американца, но прежде, чем в землю было высажено первое растение, он уже планировал покупку только что изобретенного комбайна по сбору хлопка, который, верилось ему, совершит революцию на этом рынке. Американец же и Мерфи предлагали чередовать культуры: когда земля устанет от тростника, сажать хлопок, и наоборот.
Единственной постоянной привязанностью в переменчивом сердце Санчо Гарсиа дель Солара был его племянник. Родился Морис маленьким и хрупким, но оказался гораздо более здоровым, чем предсказывал доктор Пармантье: мальчик если и страдал лихорадками, то только одним видом — от нервов. Но избыток здоровья уравновешивался недостатком твердости. Он был любознательным, чувствительным и часто плакал, предпочитал наблюдение за муравейником в саду или чтение вслух сказок Розетте участию в жестоких играх братьев Мерфи. Санчо, по характеру — полная противоположность Морису, защищал племянника от критики Вальморена. Чтобы не разочаровывать отца, Морис плавал в ледяной воде, скакал на необъезженных лошадях, подсматривал за рабынями, когда они купались, и кувыркался в пыли с братьями Мерфи, пока из разбитого носа не начинала капать кровь, но был решительно не способен стрелять в зайцев или потрошить живую жабу, чтобы узнать, что у нее внутри. В нем не было ни капли хвастовства, легкомыслия или задиристости, чем обычно отличались другие мальчики, которых воспитывали столь же снисходительно. Вальморен был обеспокоен молчаливостью и мягкосердечием своего сына: Морис всегда был готов встать на защиту самых обездоленных, а это казалось его отцу признаком слабости характера.
Мориса просто шокировало рабство, и ни один аргумент не был способен заставить его изменить свое мнение по этому вопросу. «И откуда он только берет эти идеи, если всю жизнь живет в окружении рабов?» — задавался вопросом его отец. У мальчика было глубокое и неискоренимое стремление к справедливости, но он очень рано научился не задавать слишком много вопросов на эту тему, потому что принимались они неохотно, а ответы его не удовлетворяли. «Это несправедливо!» — повторял он, испытывая боль от столкновения с любой формой произвола. «А кто тебе сказал, что жизнь справедлива, Морис?» — подавал свой голос дядюшка Санчо. И Тете ему говорила то же самое. Отец же разворачивал перед ним сложные речи о различных категориях, созданных природой, о том, что по этим категориям распределены человеческие существа и что они совершенно необходимы для стабильности общества, поскольку понятно же, что приказывать и руководить очень сложно, а подчиняться — всегда проще.