Остров в Карибском море
Шрифт:
Сказав это, она сорвала с пальца подаренное им кольцо, которое, ударившись о кофейный столик, звякнуло и вылетело в открытое окно.
Что ему оставалось делать? Он поднялся к себе, налил скотча и принялся обдумывать, как преподнести новость семье, чтобы смягчить удар, и гостям, чтоб избежать осложнений в бизнесе.
Все это Лейла очень хорошо себе представляла. Чтобы отделаться от мрачных мыслей, она вышла на веранду. Луна, поднимавшаяся на юго-востоке, пробила слой негустых облаков и озарила призрачным светом воды залива, обрамленного грядой острых камней, за
Если бы она исполнила свою часть брачного контракта, сейчас бы у них с Данте начался медовый месяц. Могла ли она принять его имя, его кольцо и стать его женой перед Богом и людьми? Как бы это было? Любовный восторг и счастье на брачном ложе или холодный секс для здоровья без страсти и огня?
Посреди сияния ночи, глядя на великолепие залива, она вдруг испытала тошнотворный приступ отвращения к жизни, какого не испытывала никогда.
Слезы, застилавшие глаза, превращали луну в дрожащее серебряное марево. Данте прав. Не в сексе дело, они бы могли заниматься этим так часто, как хотели.
Тоска стала сильней. Его холодность, его отстраненность разбивали в прах ее мечты. Каждый раз, когда она собиралась завести разговор об этом, он менял тему, желая говорить только о детях, как будто ничто другое его не интересовало: Но теперь она больше никогда не будет обращаться к нему с просьбою помочь ее детям. Никогда!
Она вспомнила, как бросила ему в лицо:
— Ты всегда думаешь о бизнесе, о бизнесе, и только о бизнесе? Но я не сдамся, Данте! Хватит крайностей, обойдемся без ультиматумов и взаимного шантажа. Первый шаг к примирению сделай сам, захочешь вернуться, вернись с повинной головой.
— Умерь свой пыл, — ответил он. — Никогда не ползал на брюхе перед женщинами и не собираюсь впредь!..
Она не дала ему развить мысль.
— Я не просто женщина, я мать твоих детей! И я люблю тебя, Данте! Любая другая на моем месте просто тянула бы из тебя деньги. Этого никогда не будет! Оцени мою откровенность, если можешь.
— Посмотрим, какую песню ты запоешь, когда придут описывать имущество твоей мамочки!
Но ей тоже было чем крыть: сапфиры и прочие индийские камни, покупаемые отцом для матери на протяжении многих лет, редкие изумруды, семикаратный рубин, алмазная диадема, тяжелый золотой браслет, удивительное платиновое кольцо редкой работы. В конце концов, все это можно было продать, и за хорошие деньги. Хватит, чтобы раздать основные долги и несколько месяцев пожить на оставшиеся деньги без подачек Данте.
— Неужели ты расстанешься с ними? — Мать пришла в ярость, когда Лейла заговорила с ней о продаже драгоценностей. — Отец никогда бы не позволил!
Продав их ювелиру, Лейла, действительно, получила меньше, чем могла бы выручить, если бы занялась продажей камней самостоятельно, и не спеша.
Он не верил, что она способна на такое. Все его существо противилось подобному исходу их отношений. Пока лифт поднимал его в пентхауз, сердце готово было выскочить из груди, руки тряслись. Ему понадобилось добрых пять минут,
Теперь, спустя тринадцать часов, воспоминания еще клубились в его душе.
Не так просто забыть позор. Когда в церкви, окруженный гостями, он объявил, что венчание не состоится, он думал, что умрет от стыда и ярости.
Перед глазами постоянно всплывала картина: он стоит среди мраморных колонн и видит спины гостей, выходящих из храма. Смирив гордость, он опустился на колени перед алтарем и попросил у Господа прощения за тот позор, который по его вине пал на головы матери и сестер.
Всю дорогу он не смел поднять глаза на свое семейство. Сестры в белых платьях, украшенных живыми цветами, шмыгали носами и терли заплаканные глаза. Мать позволила себе разрыдаться только дома.
— За что нам такое несчастье, Данте? За что такая несправедливость?
Дома семейство обращалось с ним, как с больным мальчиком, всячески стараясь ему угодить, как-то показать свою любовь, беспрестанно убеждая его, что в будущем у него все всегда будет о’кей и в мире есть еще немало женщин, не таких взбалмошных и чокнутых.
Все его утешали кроме Элен.
— Ты тупоголовый идиот! Что ты натворил? — шпыняла она его, едва сдерживаясь, чтоб не наградить брата хорошей затрещиной. — Как ты мог потерять лучшее, что было в твоей идиотской жизни?
— Заткнись! — мрачно бросил он и отвернулся от самой верной из своих сестер, которая жестокой правдой больно уколола его мужское самолюбие.
— Не заткнусь! Успехи с твоим «Классиком» вскружили тебе голову! Ты сам поверил в образ, который создал тебе твой собственный рекламный отдел! Никогда не подумала бы, что мой брат такая бесчувственная скотина!
— Станешь еще и не такой скотиной, когда тебя кидает мать твоих детей!
— Это говоришь ты, затеявший весь этот так называемый корпоративный брак?! — почти кричала Элен, все более заводясь. — Так ты у нас оказывается высоконравственный моралист, ха-ха-ха…
— Заносит тебя, Элен, так, что юбка задирается!
Элен влепила ему пощечину и отскочила на безопасное расстояние. На щеке Данте расцвел багровый отпечаток ее пятерни.
— Ты непроходимый, тупой сноб! Да ты со всей своей холеной тушкой мизинца ее не стоишь! Она права, что сбежала. Лучше жить одной, чем с таким… даже не знаю кем тебя назвать после этого!
— А мои дети? — растерянно потирая щеку, спросил он.
Он-то думал, что изучил характер каждого члена семьи, но последняя выходка Элен повергла его в изумление.
— О, не волнуйся, они не останутся сиротками, Данте! По счастью, их мать чистое золото. Она помнит свой родительский долг, на который наплевал их папочка.
— Я помню о своем долге, но как мне быть? Я не из тех, кто в последнюю минуту норовит шмыгнуть в кусты. Я честно предложил ей брак…
— Да, это правда, но ты не учел, что своим предложением обрушил в ад женщину, вознесенную тобой же до небес! Она же любит тебя, Данте!