Остров великанов (с илл.)
Шрифт:
Поговаривали, будто прошлое Руммо было отнюдь не безупречным, и якобы в годы оккупации кто-то встречал в Таллине блестящего немецкого офицера, походившего как две капли воды на Рене Руммо. Разговоры эти доктор принимал с ледяным равнодушием, вскользь замечая, что двойник его, быть может, счастлив тем, что ему никогда не приходилось слышать подобные идиотские сплетни.
Больше всего на свете доктор не любил политику. И Альберт, который считал себя ярым патриотом, страшно был недоволен тем, что во всех вопросах, касающихся политики, доктор сохранял строгий нейтралитет.
— Жизнь слишком коротка, мой друг, —
Сегодня, как обычно, доктор приехал ровно в девять часов вечера. По расстроенному лицу Альберта Руммо определил, что тот ждал его с нетерпением. Паралитик сидел за тяжелым дубовым столом.
Массивная угловатая мебель, копии Бэклера, высокие застекленные шкафы, мерцающие золотыми переплетами старинных книг и хрустальными безделушками, — все свидетельствовало о любви хозяев к тому старому доброму времени, которое Альберт называл "золотым веком" своем родины.
— Не удивляйтесь моему вопросу, Рене, — сказал Альберт, усаживая гостя рядом с собой, — меня интересует, что произошло с Филимовым. Вы действительно убеждены, что у него был обморок?
— Я совершенно в этом не убежден, — ответил Руммо, внимательно посмотрев на Альберта.
— Все-таки у него был сердечный приступ? — с тревогой спросила, входя в гостиную. Кярт Ребане.
— Нет, — покачал головой доктор, — ни то, ни другое.
— Не понимаю вас, — нахмурился Альберт.
— Представьте себе, я сам не могу ничего понять, — пожал плечами Руммо. — Мне не хотелось тогда говорить, но, по-моему, старик был абсолютно здоров. В первую минуту я подумал, что он пьян. Ему просто понадобилось удалить нас из кабинета. Впрочем, небольшое нервное потрясение…
— Так я и полагал… — пробормотал себе под нос паралитик. Значит, эти бумаги находились в папке. Но каким образом он мог знать об этом? — Перехватив вопросительный взгляд Руммо, Альберт замолчал.
Неловкую паузу прервала Ребане.
— Вы просто жестоки, доктор, — шутя заметила она. — По-вашему, человек болен только в том случае, когда лежит при смерти. Нет-нет, Рене, не отпирайтесь, сразу же после ужина поедем с вами проведать Филимова. Согласны?
— Охотно, дорогая Кярт, — просиял Руммо. — Мой "Оппель" к вашим услугам…
После ужина, воспользовавшись отсутствием Руммо, вышедшего к машине, Альберт, недоумевая, спросил:
— Что ты задумала, Кярт?
— Надо выяснить, куда он дел папку, — сухо ответила она, — об остальном позаботишься сам. Боюсь, ты слишком поздно спохватился.
— Но кто же мог думать…
— Оставь! — отрезала она. — Ты должен был поговорить с Филимовым сейчас же, как только я рассказала тебе о найденном рапорте. Я уговорю его прийти на твой юбилей. Побеседуешь с ним с глазу на глаз, это единственный выход.
— Ты умница, Кярт, — с благоговейным трепетом прошептал он.
Торопливо одевшись, Ребане ушла.
Проводив ее протяжным вздохом, Альберт удалился в свой кабинет. Закрыв дверь на ключ, он подкатил кресло к висевшей на стене небольшой картине в овальной раме и нажал на искусно замаскированную кнопку. Раздался легкий щелк.
"Связного не встретили. В 3.00 были обнаружены сторожевыми катерами. Ушли от преследования. Немедленно сообщите, что с "Мстителем".
Прочитав шифровку несколько раз, паралитик нервно сжался в кресле. Итак, больше не оставалось ни малейшего сомнения: Густав Сурнасте потерпел неудачу. Провалилась превосходно задуманная операция, которая тщательно готовилась на протяжении нескольких месяцев. Сорвалась еще одна попытка связаться с "Национальным комитетом" через морскую границу. Железную шкатулку в случае провала Сурнасте должен был выбросить в море. Впрочем, за судьбу шкатулки Альберт не беспокоился. Если даже она каким-нибудь чудом и попадет в руки пограничников, им все равно не удастся разгадать ее тайну: второго секретного состава для обработки "Мстителя" не существует.
Размышлениям паралитика помешал стук в дверь. Он услышал взволнованный голос племянника.
— Я занят, что тебе? — недовольно спросил Альберт.
— Открой, дядя! Тут какой-то тип задушить меня хотел.
— Что такое?
— Открой, к тебе гость приехал.
Альберт впустил Ури.
— Что за гость? — быстро спросил он.
— Не знаю! — сердито выпалил Ури. — Высокий такой, с длинным носом. На цаплю похож. Ты же предупреждал, чтобы тебе не мешали, когда ты работаешь. Я говорю, что ты занят, а он — позови дядю Альберта. Я говорю, что ты больной, а он — позови да позови. Тогда я хотел дверь захлопнуть, а он — меня за шиворот и прошипел в самое ухо: "Мо'одой че'овек, сейчас же отправляйтесь к своему дядюшке и скажите, что приехал профессор из Тарту".
— Бог мой! — засуетился паралитик. — Зови! Немедленно зови!
Подождав, пока Ури выйдет, Ребане запрятал бумаги в ящик стола. Едва он успел это сделать, как дверь отворилась и в кабинет вошел профессор Олбен Карл Миккомяги.
Окинув любопытным взглядом непомерно расплывшуюся фигуру хозяина, он негромко произнес:
— Я привез вам вести от Густавсона.
— Пусть взовьется сине-черно-белый[6], — отозвался Альберт. Наконец-то, господин профессор! Я знал, что вы с часу на час должны прибыть в Мустамяэ. Однако я полагал, что меня все-таки предупредят о вашем визите.
— К сожалению, мне не удалось этого сделать. — Не дожидаясь особого приглашения, профессор уселся в кресло напротив хозяина и, разминая руками уставшие ноги, спросил: — Проуы[7] Кярт, видимо, нет дома? Так, по крайней мере, уверил меня ваш племянник. О, это самый милый мальчик из тех, которым когда-либо приходилось грубить старшим.
— Простите, господин профессор, мальчик выполнял мою просьбу… А Кярт действительно нет дома.
— Тем лучше, господин Ребане: никто не помешает нашей беседе. Женщина и политика, как известно, два несовместимых понятия, саркастически улыбнулся гость. — Но я буду весьма и весьма огорчен, если мне не удастся повидать свою коллегу.