Остров водолазов
Шрифт:
— Черт, — сказал Аркадий, — а ведь это всего-навсего трава. Лопух.
Носок его ботинка задел растение. Ствол толщиной с человеческую руку брызнул бледно-зеленой жидкостью, хрустнул и упал.
Мы шли наугад, сверяя свое движение с шумом моря, опускаясь с каждым шагом все ниже и ниже, до тех пор пока зеленая крыша над головой не раздвинулась и мы не вышли на узкую извилистую прогалину, посредине которой бежал тонкий ручей.
— Идем по нему, — сказал Аркадий.
Он тронул каблуком вязкий берег. Кусок земли оборвался
Мы побрели следом, с трудом вытаскивая башмаки из вязкой глины и следя, как движутся мимо нас зеленые дебри.
Течение ручья ускорялось. Вода начала звучать, на камнях появились хохолки — склон становился все круче. Наконец лес раздался. Сквозь редкие стволы деревьев ударило синевой море. Мы выбежали на берег.
— Знаешь, как называется кратер потухшего вулкана? — спросил Аркадий. — Кальдера. Весь остров — кальдера. Мы были на вершине кальдеры.
Двигаясь по урезу воды, оставляя кальдеру слева, мы двинулись вперед.
От соприкосновения с грубым базальтом подошвы наших ботинок быстро покрылись рубцами. Мы шли, перепрыгивая с камня на камень, тщетно высматривая среди камней какой-нибудь предмет, который мог принадлежать потерпевшему аварию кораблю.
Изредка нам попадались пробковые и стеклянные буйки. В одном месте мы наткнулись на обломки бочки.
— Сергей, иди-ка сюда! — крикнул Аркадий.
Я подошел. В углублении между двумя базальтовыми глыбами лежали остатки шлюпки.
Мы наклонились над остатками суденышка, которому люди когда-то опрометчиво доверили жизни.
— Лодка!
— Давай перевернем ее.
Наши усилия оказались бесполезными. Море старательно вбило деревянные части лодки между камнями.
— Знаешь что, — сказал я, потирая покрасневшие руки и выкусывая из них занозы, — на каждом острове есть разбитые шлюпки. Надо привести сюда рыбаков — может, они знают, откуда эта. Ты лучше скажи, почему на ней следы смолы? Ведь корабельные шлюпки не смолят, а красят.
— Значит эта — рыбачья.
Мы вернулись в наш распахнутый всем ветрам домик. На полу лежала охапка дров и завернутая в газету керосиновая лампа.
Усталые и разбитые, мы стали устраиваться на ночлег.
Прежде чем заснуть, я вышел на улицу. Темнота сгустилась. Слабый свет играл на уставшем за день океане. В окнах домов слабо и неровно светились оранжевые огоньки…
Утром нас кто-то разбудил. По комнате ходил человек. Он гремел сапогами, переставлял вещи, дергал ставни и двери.
Это был бригадир.
— Проснулись? — спросил он. — У нас в ботинках нельзя. Могу дать резиновые сапоги.
Он уселся на чемодан.
— Так какие у вас дела? Расскажите еще раз. Только мне скоро, в море!
Мы повторили историю «Минина».
Бригадира наш рассказ не удивил. Видно, беспокойное племя туристов и ученых уже до нас побывало на острове.
— Скажите,
Матевосян высоко поднял плечи: вопрос не имел смысла.
— Ах да, ведь тут все приезжие, — сказал Аркадий. — Но может быть, вы ходили — обломки видели?
— Обломки есть, — сказал бригадир. — Чего-чего, а этого добра хватает. Бывает, тралом зацепишь, поднимешь — кусок железа. Потом назад в воду бросишь. Раньше мы с донным тралом ходили, гребешка искали, так тот часто цеплял.
— Морского гребешка искали?
— Да. Добычу хотели организовать. Нашли мало-мало. У нас план только по морским ежам и мидии. Трепангов еще берем. Кальмара ловим. Чуть-чуть рыбы. У нас профиль — чувствуете? — морепродукты. Нерыбные, как говорят… А вам на острове сидеть расчета нет. Идите в море, с рыбаками. Смотреть надо, водолазов спрашивать. Самим опуститься. Разрешение есть?
— У него. Хорошо бы начать с Двух Братьев.
— А пароход там?
— В лоции написано — где-то там.
— Ну и идите. Трепанг там есть. Завтра с Григорьевым. Я тоже пойду.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
где меня облачают в водолазный костюм и я опускаюсь на дно
На следующий день маленький водолазный бот, переделанный из японского кавасаки, деревянный, с высокой надстройкой на носу и рулевым колесом на корме, тарахтя и раскачиваясь, вынес нас из бухты.
Белая маслянистая вода гудела за кормой.
К полудню пришли к Двум Братьям, к двуглавой скале, которая одиноко возвышалась посреди океана. Здесь Григорьев поставил бот на якорь.
Покачивало. Мы стояли, прикрытые скалой от зыби.
Стали одевать Григорьева. Он натянул на себя толстое, в два пальца, вязаное белье, напялил сверху оранжевые резиновые штаны, надел стальное кольцо-пояс, резиновую рубаху с капюшоном и маской, накатал подол рубахи на кольцо, затянул пружиной.
Запустили помпу.
— Давай! — сказал Матевосян.
Григорьев, тяжело ступая медными башмаками, пошел к трапу. Ему подали веревочный мешок с петлей — питомзу и острый багорок с ручкой. Он отвалился от борта.
В том месте, где исчез водолаз, всплыло облако пузырей.
Я сидел, прижав к уху телефонную трубку, и слушал, как он хрипит, откашливается, как шумит, вырываясь из автомата дыхания, воздух.
Григорьев работал молча. Только один раз я услышал:
— Подтяни!
Я повторил. Матевосян подошел и подобрал свободные метры шланга. Теперь пузыри всплывали у самого борта.
— Дай питомзу! — послышалось в трубке.
Матевосян поднял с палубы второй мешок, зацепил его защелкой-карабином, опустил под воду. Когда веревка дернулась, стал неторопливо, с усилием ее выбирать.