Остров забытого бога
Шрифт:
— Не нужны нам здесь никакие ужастики, — хмуро проворчала Марина. — Нам тут и без них неплохо.
— Ну, поехали, — сказал Костя.
— Ладно, будем толстенькими! — провозгласил Петя.
— Ну, за это я точно пить не буду! — возмутилась Марина.
— Мы пьем за счастливое окончание любых приключений, — объявил Костя. — Остальное — в сортир.
И они выпили и снова замолчали, слушая море и редкие потрескивания догорающего костра. Костя взял гитару и начал наигрывать одну из забытых песен забытого Окуджавы, но Марина попросила его не бренчать. Все равно нет настроения ни петь, ни подпевать. Да еще такому старью. Пусть вокруг будут лишь звуки природы. Костя обиделся
Петя усмехнулся, набирая кружками чай из котелка. Профессионал от дилетанта отличается именно тем, что один играет, а другой лишь бренчит. Причем, в любом деле. Но зачем обижать друга? И Петя высказался в том смысле, что согласен с Мариной, лучше послушать стихию…
Костя вздохнул и отставил гитару. Закурил новую сигарету и осведомился:
— Ну, так почему же здесь страшнее, чем в лесу, Мариша?
— Во-первых, там, на материке, везде земля, — проговорила Марина рассудительно. — Иди, беги — под ногами твердь. А тут крохотный кусочек… и не земли даже, а так, песка… а вокруг ночная тьма и черная, как ночь, вода. Невероятное количество воды, а посреди — горстка песка и три идиота. Впрочем, я, кажется, повторяюсь… — Она немного помолчала. — И хоть нас трое, все равно, как подумаю, тут же у меня в груди начинает шевелиться какой-то ком… из одиночества и страха. — Она медленно покивала в подтверждение своих слов. — Во-вторых, я не знаю, чего ждать от этой воды. Может, за ночь она смоет островок вместе с нами… — Она понизила голос. — Недаром настоящий Робинзон… как его… Селкирк, тронулся рассудком. И, наверное, тронулся ночью… — И, немного подумав, она неторопливо договорила: — Я люблю тепло и уют. Походы по горам и лесам для меня — определенный экстрим. Я доказываю себе, что способна на что-то. А тут, если экстрим и есть, то зависит он не от тебя, а от безмозглой природы. И непонятно становится, что я, собственно, здесь делаю?
— Ну, договорилась, — заметил Костя снисходительно. — От райского наслаждения до черт-те-чего. Тоже мне, Робинзонша.
Петя попросил у Кости сигарету, щелкнул его зажигалкой.
— Не знаю, как Костя, но и я чувствую почти то же самое, — медленно заговорил он. — Остров — как запертая комната. Никуда не уйти, что бы тут не случилось. Даже друг от друга… Правда, комнату можно отпереть. А вот остров… — Он вздохнул. — Одно меня радует: утром взойдет солнце, и страхи умрут.
Марина несогласно фыркнула.
— Ну, спрячутся. — Петя затянулся сигаретой. — Просто мы с тобой, Маринка, сегодня впервые на необитаемом острове. А завтра поплещемся, позагораем, обвыкнемся и после заката выясним, будет нам снова что-то мерещиться или нет. А вдруг все твои страхи за день соленой водичкой смоет? Притремся к острову и забудем все эти нелепые жутики и кошмарики.
— А что скажет наш предводитель? — спросила Марина.
Костя хмыкнул. Он точно не помнил, что испытывал в прошлом году с приятелями и приятельницами на этом островке. С самого приезда они крепко пили и отчаянно блудили, и он позже с трудом припоминал, что они вообще делали. Но сейчас ему тоже было немного жутко. Потому он и вытащил гитару — пошуметь песнями. Но в том, что и ему не по себе, он не признался бы ни Пете, ни тем более Марине — ни при каких обстоятельствах.
— А ничего, — насмешливо сообщил он. — И пошли спать. Поздно уже! — Он встал, бросил окурок на багровые угли, шагнул к палатке. Потом обернулся. — Ты идешь, Мариша?
Марина нехотя поднялась и, придерживая на плечах плед, подошла к нему.
Петя тоже встал. «Говоришь, ничего? — подумал он, глядя на друга. — Знаю я тебя. Раз ничего, значит и
— Костя! — окликнул он. — Оставь сигареты. И зажигалку.
Костя засунул зажигалку в пачку сигарет и бросил пачку Пете. Он с нетерпением ждал того момента, когда останется в палатке вдвоем с Мариной. Ему бешено захотелось почувствовать ладонями ее упругое тело, а губами — ее шею, податливые губы, копну ее волнистых волос, почувствовать ее покорность, ее готовность отдать себя…
— Костик, я вообще-то на матрасе спать буду, — сообщила Марина и повернулась к Пете. — А ты спать не идешь?
Петя уронил окурок в песок у костра, сунул пачку с сигаретами за резинку плавок и скучным голосом ответил:
— Пройдусь по бережку перед сном. Половлю кракозябров.
— Не забудь котелки помыть, — напомнил Костя.
— Весь вечер только и мечтаю…
Когда Костя, недовольно бурча под нос, заволок сопротивляющийся матрас в палатку, и они с Мариной скрылись за пологом, а по стенкам палатки запрыгали карикатурные тени в желтом пятне фонаря, Петя собрал грязную посуду, нырнул в свою палатку за фонариком, а затем, загребая босыми ногами остывший песок, медленно пошел к лодке. Он догадывался, чем сейчас Костя и Марина займутся. Ему неприятно было бы слушать вздохи и стоны из их палатки. Он решил подольше задержаться на берегу, может быть, отсидеться в лодке, наедине с ночным морем — черным, маслянистым, слабо поблескивающим, подвижным и оттого опасным и завораживающим. И пусть волны заглушат ночную жизнь их привала.
Петя шел к лодке в тусклом свете молодого месяца и множества ярких звезд, обсыпавших небо. В одной руке он нес большой котелок, в который положил котелок поменьше с мисками и ложками, а в другой — походный двусветный фонарь. Сейчас фонарь был включен на рассеянный боковой свет, и слабое желтое пятно моталось по песку под ногами.
Петя вглядывался в темноту, откуда доносился угрожающий шум невидимых волн, пытался разглядеть лодку. Днем разгруженную лодку они с Костей почти полностью вытащили на берег… Вот и смутный силуэт ее, немного наклоненный на один борт.
Петя поставил фонарь на землю, светом к морю, прошел пару шагов и почувствовал, как босые ступни погрузились в водно-песчаную смесь. Он уронил большой котелок под ноги (в котелке лязгнули миски с ложками) и сел на корточки. Достал маленький котелок, поставил рядом с большим. Потом оглянулся на палатки. Они едва виднелись в отсвете угасающего костра.
«Интересно, что они там сейчас?.. — сумрачно подумал Петя, чувствуя тяжесть в груди. — Уже начали? Или только укладываются?.. — Он сжал зубы. — Да хрен с ними, в конце концов!.. Что мне, нечем заняться? Вот сейчас буду с удовольствием железо драить… До оргазма». Он взял большой котелок, зачерпнул им песок с водой, сунул руку внутрь и, стараясь ни о чем не думать, начал сильно и зло оттирать подсыхающую кашу.
Когда в чистый большой котелок были сложены выдраенные маленький котелок, миски и ложки, Петя медленно выпрямился, потирая занывшую от неудобной позы поясницу, взял котелок и фонарь и отнес подальше от прибоя. Фонарь он погасил, и темнота сразу стала гуще. Он взглянул на тлеющий костер, потом решительно развернулся и пошел к лодке. Ему захотелось посидеть в этой старой, видавшей виды посудине, поглядеть на звезды, послушать, как накатывают на берег волны. Успокоиться. Отрешиться… Посудомойные радости отрешиться не помогли. Только добавили усталость и раздражение. И мысли о Косте и Марине тоже никуда не делись, он лишь отгонял их, как назойливых и опасных ос.