Остров живых
Шрифт:
Был такой же знаток всего на свете в соседней группе. Уже в мединституте. Очень заносчивый. Если его кто спрашивал о чем-нибудь, то он делал великое одолжение, снисходя до ответа, отвечая важно и мудрено. Меня как раз должны были спросить по биохимии, причем надо было разобрать весьма сложную реакцию, в результате которой организм человека производил заветные молекулы АТФ. Вот я знатока и попросил помочь. Он долго величался, в итоге сообщил, что в результате сложной реакции получится восемь молекул АТФ. Ну меня и вызвали. Я такой весь из себя гордо выхожу, поизображал мордой лица задумчивость, дескать, в уме посчитал, ага… Говорю:
– Восемь молекул АТФ.
Дальше было
Подхожу к знатоку после занятия, спрашиваю:
– Илюша, а сколько в магазине автомата Калашникова патронов помещается?
Он опять щеки надувать, но я его таки заставил дать ответ. Оказалось – двадцать четыре патрона, ага. Прояснил я для себя уровень знаний этого всезнающего «эрудита»…
Возвращаюсь в палату к Николаичу.
Коротенько рассказываю ситуацию. Намекаю на будущее задание. «Старшой» хмыкает. Видно, что уже в курсе.
Поясняет, что ровно та же песня и на заводе. Вот наши малокалиберные патроны и пригодились. С госпиталем еще хуже – там всерьез говорят о необходимости рукопашной драки с морфом. Ну нельзя там стрелять, все насмарку пойдет, а здание и оборудование – необходимы. В общем, думать надо. Врукопашную на морфа – это отдельный праздник. Мне, к слову, тож милое заданьице припасли.
Удивляюсь.
Николаич хмуро поясняет: «Архив вивисектора» – кучу видеокассет нашли при досмотре его апартаментов. На месте посмотреть невозможно, по словам уцелевшей девчонки – той, эскортной, – Маста свои развлечения снимал. Если в куче кассет только садирование малолеток, то такое, в общем, никому не нужно. Но если он снимал не только садосекс, а еще и свои эксперименты, то тогда его записи имеют серьезную цену.
И вполне секретны, что характерно. Потому надо привлечь для просмотра того, кто не рехнется. В запой не уйдет, не начнет мебель крушить, а посмотрит на предмет отделения морфов от девчонок. И при этом сам не начнет таких экспериментов и не расскажет кому не нужно. Вот моя кандидатура и всплыла.
Честно признаться, смотреть детский вариант чеченских трофейных записей не соблазнительно. Пытаюсь спихнуть с себя на братца или на особистов, но, судя по всему, вопрос решен. Братец сейчас в лагере на полпути к сумасшествию, особистам работы и без этого видео полны руки, там сейчас много чего интересного выясняется – даже подкрепление туда посылают: из всех, кто к правоохране хоть как причастен. Потому вот скоро мне вручат мешок с видео.
Ну, родина сказала надо – куды ж денешься.
Мне страшно не хочется этим заниматься. Однако приказ есть приказ, против приказа не попрешь. И испольнять его надо по возможности точно, это нам за прошедшее время много раз поясняли на примерах. Артмузейский как раз перед тем, как мы сюда прибыли, аккурат такую историю рассказывал: именно про то, что приказы надо выполнять правильно. Иначе получится некрасиво. На Ленфронте в определенных кругах было известно диверсионное подразделение, которое штабники с иронией называли «конными лыжниками». Командовал им весьма колоритный майор, настоящий, даже чуточку карикатурный – щирый хохол, разумеется, с усищами «як у Тараса Бульбы», с трубочкой-люлькой, в папахе и в расшитых валенках, что особенно бесило ревнителей устава. Бывший кавалерист командовал отрядом лыжной разведки. И, как на грех, отлично командовал – потери незначительные, а задания выполнялись с блеском. Вот ему и поручили добыть языка, а лучше двух, из прибывшей свежей эсэсовской части, занявшейся карательными делами
Линию фронта его головорезы прошли без сучка без задоринки, вышли к деревне, где расквартировались каратели… Дальше начались сюрпризы. Оказалось, что эти не то фламандцы, не то голландцы жителей из домов выгнали, расположились там сами, спят как на курорте – в нижнем белье, а такими пустяками, как часовые или там патрули, не заморачиваются вовсе. Приходи, кума, любоваться.
Кума и пришла. После первых же гранат из изб вылетели перепуганные арийцы, как и говорили местные жители – в одном белье и без оружия. Дальше была маленькая Варфоломеевская ночь, сопротивления бравые эсэсманы не оказали почти никакого, и вырезали их быстро. Настолько быстро, что, когда майор озаботился взятием пленных, оказалось, что в живых ни одного уже нету. Ну так вышло. Куркуль-майор привел обратно немалый обоз, вывезя опять же через линию фронта добытые богатые трофеи. Однако все эти шмотки-ружья не вызвали никакой ажиатации у командования. Как ни упирал майор на то, что все прошло удачно, его тут же срезали скучным вопросом: тебя послали, чтоб ты пленных взял? Где пленные?
Не зря не хотел козак ехать к «чи хламанцям, чи халанцям». Вместо благодарности получил головомойку и остался без вполне заслуженного ордена. Пленные эти были нужны для какого-то серьезного дела политического толка, а шмотки в этом не помогали…
А в палату совершенно неожиданно заявляется Дима-опер. Даже с презентом для больного – несколько пакетов с кефиром. Гордо отмечает, что кефир не просроченный. Значит, где-то ухитрились производственный цикл удержать. Радует. Тем более кефир – штука сложная в изготовлении и действительно полезная. Физиономия у Димы обветрилась, погрубела, кабинетная бледность исчезла, и даже глаза как-то по-другому смотрят. Бравый такой.
Спрашиваю: с чего бы это? Оказывается, радуется тому, что наконец свалил с плеч груз писанины, которую в МВД словно специально какой враг придумывал и придумывал.
– Зверствуете небось?
Дима хмыкает. И рассказывает о том, что вот, например, во Франции, культурнейшем центре Европы, были очень любопытные традиции до начала Первой мировой войны: водить по улице арестованных в наручниках считалось не комильфо. А арестовывать приходилось, и частенько. Поэтому полицейские придумали милый способ. Брался рыболовный крючок на леске, подцеплялся за кожу мошонки арестанта, леска продевалась через одежду и держалась полицейским в руке. Полицейский и арестованный мирно шли к участку, не оскверняя тонкие чувства парижан… А перед началом войны и вообще без суда расстреляли несколько сотен особо опасных, после чего не особо опасные валом повалили в армию, чтоб до них руки правосудия не дошли.
Я вообще-то за последние годы убедился в том, что европейцы еще те штукари, но вот чтоб так, запросто…
– Расстрел сотен парижских уголовников в фортах в тысяча девятьсот четырнадцатом году граф Игнатьев подтверждал. Он как раз в Париже был военным атташе, – опровергает мои сомнения Дима.
В свою очередь излагаю все, что было с нами за время отсутствия Николаича. Прошу присмотреть за Ленькой. Слушают внимательно, только хмыкают и переглядываются.
– Получается так: не зря я говорил, что малокалиберное оружие еще как запонадобится! – усмехается Николаич, когда речь заходит о чистке цехов с оборудованием.