Остров живых
Шрифт:
– И ты здравствуй! – в тон отозвалась бабка. И, усмехнувшись, добавила: – Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная?
– Это вы из-за цвета кофты? – изумилась немного растерявшаяся Ирина.
– Нет, хотя кофта дурацкая, конечно. Просто уж больно все по-сказочному получается, – откликнулась приветливо бабка. – Ничего, будут свои внуки, тоже им сказки читать будешь, капутеров здесь нету. А где твой, что не сам пришел?
– Ранен он, – призналась Ирина.
– Ох, как плохо! Сильно? – всерьез огорчилась бабка.
– В ногу. А сильно или нет,
– Часа через два. Они крохоборы, все-все с ограбленных собирают, вот и возятся, пока свет есть. А обратно уже с фарами едут. Стрельба-то была. Приятели Костькины что? – с живым интересом спросила хозяйка.
– А померли, – просто сказала Ира.
– Совсем? – намекающее уточнила старуха.
– Бабу эту мерзкую еще не проверяла. Остальные совсем. Витя просил вас к нему зайти.
– А с этим, – бабка посмотрела на Костьку, – что делать?
– Работать будет, – криво ухмыльнулась Ирка.
Пнула лежащего ногой.
– Вставай, недоносок! Как ты мне сказал тогда? Насосешься вдосыт? Пошли, пошли! Сейчас ты у меня насосом будешь, педрила. Вставай! Кому говорю!
– Твой-то ему по башке хорошо рубелем завинтил. Может, и впрямь не придуривает? – засомневалась старуха.
– Некогда. Ну-ка помогите мне! – приказала Ирина.
Вдвоем они выволокли Костьку из дома. Бабка и слова не успела сказать, как грохнул выстрел, и пленный остался без башки.
– Девонька, да ты что ж так-то? – всплеснула руками старуха.
– Нет возможности с ним возиться! – жестко пояснила Ириха.
– Да я не о том. Хоть бы подальше оттащила, совсем же у дома-то рядом. Нехорошо! Натечет же с него! – вразумительно ответила бабка.
– Погорячилась, извините. Все, я за машиной и припасами. А вы к Вите давайте.
И подумала про себя, глядя на удаляющуюся бабку: «Не стоит Вите знать ничего. И мне эти свидетели ни к чему. Рест ин пиз [24] , тошнотик!»
24
Покойся с миром (англ.).
На адреналине Ирина быстро добралась до уже остывшего УАЗа. Ездила она неважно, но на такой скорости справилась хорошо, разве что наехала на Витькин коврик передним колесом, сгоряча попыталась вытянуть, но не получилось. Пришлось сдавать назад. Дальше пошло проще.
Витька совсем скис. Лежал бледный, восковой, но диск все же смог набить. Еще восемь винтовочных медных гвоздей осталось.
Бабка покинула его, пошла сарай с рабами открывать. Когда Ирина ввалилась в комнату, Виктор попытался присесть в кровати, но со стоном завалился обратно.
Ирка поставила запыленный карабин к стенке, помповушку пристроила на стул, бросила на пол сумку и щелкнула запорами аптечки, зашуршала медикаментами.
Меня встречает тот самый лекарь по прозвищу Бурш.
– Сразу
Я показываю на печально стоящего рядом со мной пациента, который из-за обмотанной головы может только внимательно слушать, что о нем говорят. Иногда он деликатно стонет, но не слишком интенсивно, потому как небритый Васек еще в Ораниенбауме объяснил пострадавшему, что за такие выходки его мало утопить на сухом месте. Видимо, сапер оказался убедительным, тем более потом они артистично на пару с Крокодилом разыграли репризу, обсуждая, а не отбуцкать ли этого дурака. Судя по реакции, водятел проникся услышанным и решил вести себя тихонько.
– Давайте уж сначала облегчим страдания. А потом с упоением поужинаю.
– Ваши что, вас бросили? – интересуется коллега.
– Решили, что не понадоблюсь. Будут перегонять морским путем три бэтээра. А план по утопленникам уже сегодня выполнен, – отшучиваюсь я.
– Вы останетесь здесь ночевать? – вроде как предлагает он.
– Нет, через час на Петропавловку пойдет борт. Обещали меня забрать.
– Тогда пошли, не будем терять время. Приложи сердце твое к научению моему, понеже украсит тебе бытие! Бахилы натяните на сапожищи. Сейчас и этого безглазого переобуем. Это тот самый умник, который под ваш огонь вылез? – спрашивает врач.
– Он самый.
Кабинет для работы офтальмолога вполне себе чистый и светлый. Электричество вовсю. Здорово! После возни в лагере-заводе, просто полюбоваться лампочками приятно. То, что на окнах шторы, даже и незаметно.
Разматываем бинт. Бурш гасит верхний свет, сажает пациента, у которого опять потекли слезы, за щелевую лампу – сложный прибор на тяжеленной станине, гибрид микроскопа и сильной лампы, дающей узкую полосочку света. Когда эту полосочку прогоняют по глазу, из-за разного преломления света в средах разной плотности, да еще и с увеличением, любая дрянь в глазу отчетливо видна и убрать ее легко…
– Вы работали на щелевой? – осведомляется коллега.
– Только глядел, как другие работают, – признаюсь я.
– Тогда усаживайтесь на место врача, а клиента сажаем напротив. Подбородок пациента на нижнюю рамку, и пусть лбом в верхнюю упрется. Теперь сфокусируйте полоску света на конъюнктиве…
Немного покопавшись, получаю четкое изображение конъюнктивы водятла. Рад, что не ошибся, – первый же прогон полоски показывает аж четыре мельчайших кусочка стекла.
– Ну что, будем тампоном снимать?
– Не стоит, стекло все-таки. Давайте-ка вы копьецом лучше. Дикаина ему капните. Ну и дальше как в московском гербе: держит в руце копие, тычет змея в жопие… С офтальмологической поправкой, конечно, – инструктирует меня Бурш.
Немного неловко видеть здоровенный кусок стекла, который я пытаюсь подцепить ломом – так выглядит под микроскопом тоненькое острие копьевидной иголки и осколочек каленого стекла, но дело идет. Через четверть часа в глазу больше нет ничего неположенного.
Бурш строго глядит на пациента, потом протягивает ему бумажку.