Остров. Остаться людьми. Тетралогия
Шрифт:
— Гоша… я вас попрошу… Отправляйтесь один. Вы молоды, полны сил, а я — старик, который сейчас хочет спать… Я знаю, что вы выберетесь из этого кошмара. И когда это случится, вспомните обо мне. А если не вспомните… — Гудзон опустил уголки губ. — Я не буду в обиде на вас…
— Но вам здесь не выжить…
— Ничего, я старик хитрый! Хлеб я сумею тут отыскать. Не говоря уж о зрелищах… — Он протянул Гоше руку. — Прошу — отправляйтесь в путь…
Когда Гоша, одетый в форму и держащий в руках ремень, присел рядом, Гудзон
— Еще встретимся, верно?
— Да, старик, обязательно встретимся.
*
— Включите фонарь, Гудзон!
Сидя на полу, тот нащупал лучом тросы над головой и замер.
Гоша намотал на правую руку ремень, вскочил на перила смотровой площадки и с силой оттолкнулся от нее, заставляя свое тело пролетать над уже совершенно неразличимой в темноте землей. Схватив руками трос, он под радостный возглас Гудзона зацепился обеими ногами. Занес одну руку, зацепившись и ею, и стал осторожно разбирать пистолет.
Теперь все зависело только от осторожности его пальцев. Одно неловкое движение, и вниз, в темноту, мог улететь крошечный кусочек металла, без которого его дальнейшее нахождение на тросе теряло всякий смысл.
Разобрав пистолет, он вставил трос в скобу и снова собрал «беретту». Намертво удерживающий его на тросе «карабин» был готов. В эту же скобу он вставил ремень, концы которого намотал на кисти.
— Я вернусь за вами, Гудзон, обещаю…
— С Богом, — прошептал тот.
— А сейчас бросьте мне фонарь.
Поймав его на лету, Гоша убедился, что вот уже два раза подряд ему улыбается удача. Если верить теории вероятности, то очень скоро он столкнется с проблемой. И кто знает, быть может, лучше бы ему не поймать этот фонарь?
Он висел спиной вниз, не решаясь опустить ноги. А нужно всего-то ослабить хват — и он помчится вниз на пистолетной скобе. Три миллиметра оружейной стали, отделяющей его от смерти.
И в этот момент металлические двери смотровой площадки гулко ухнули, подавшись под тяжестью человеческих тел.
Через мгновение на площадку ворвутся охранники и обнаружат Гудзона. И его, висящего напротив них, как туша для прожарки.
Опустив ноги, он медленно начал спуск вниз.
Звук над его головой — скоба весело ползла по тросу, заставил Гошу содрогнуться. Неужели он на это все-таки решился?.. Как же плохи должны быть его дела, если у него нет иного выхода…
«Я спускался сюда с равнины несколько часов… И оказался на вершине горы, над облаками. Туда даже не залетают птицы… А сейчас, чтобы вернуться на равнину, я снова спускаюсь… Где логика? Где правила жизни, по которым я жил раньше?..»
Скорость увеличилась. Теперь он уже ехал, набирая скорость, и давно уже не слышал звуков на смотровой площадке. Гоша повернул голову. Он даже не видел света, который ворвался внутрь, когда двери были сломаны.
Здесь нет ни
Если движение остановится, он даже не будет знать, где находится. И, если ему не будет суждено упасть, он сгниет здесь, в полной темноте. А если Гудзон выберется и кому-то расскажет, то кто поверит сумасшедшему старику, уверяющему, что он — великий Генри Гудзон?..
Такого отчаяния Гоша не испытывал, даже когда спускался вниз по лестнице…
«Сколько мне осталось?» — спросил он и тут же подумал: до чего?
До дна этой пропасти или до смерти?
Смотря до чего. Скоба пистолета не вечна. Как не вечен ремень. Как не вечен и сам Гоша.
Сколько ему осталось?
Где-то под ногами, невидимая, проносилась земля. Какие-то, наверное, камни, мусор, ржавое железо.
Он скользил вниз тем быстрее, чем дольше становился его полет в неизвестность. Прокатиться на тросе — полдела. Главное — успеть вовремя этот полет прервать.
— Трос слабеет… — прошептал он ватными от страха губами. Голос его слышен ему не был, но он точно представил эту фразу. Она словно была написана краской на площадке внизу, к которой приближался. — Трос слабеет… — И его обдало таким жаром от непонимания, что за секунду до того, как Гоша собирался выпустить ремень из рук, его тряхнуло в воздухе, и то мгновение, в которое он должен был устремляться вниз, остановилось…
Чувствуя, но не видя, как приближается земля, он проклял все, чем жил последние дни.
Он в полной темноте летел к земле со скоростью пикирующего ястреба без какой-либо надежды удержаться от этого падения.
Гоша, переворачиваясь в воздухе, чувствуя это по приливам крови к голове, падал.
Это прикосновение спиной — только прикосновение, а не удар, вывело из строя его сознание. Страх смерти оказался сильнее боли.
А душа, выбитая из надоевшей клетки, взметнулась вверх, покружила над хозяином, словно раздумывая, что ей делать дальше, определилась с решением и нехотя вернулась обратно. Захлопнула за собою дверь и забилась в угол, решив не общаться с хозяином до тех пор, пока не пройдет обида…
Открыв глаза и осмотревшись, насколько ему позволяла залившая глаза кровь, он даже не удивился.
Все правильно. Он лежит в какой-то яме, а над ним серый потолок. Очень похоже на могилу. Все правильно. Этим тот полет и должен был закончиться.
Единственное, что оставалось непонятным, это почему его уложили в склеп, не накрыв предварительно крышкой домовины. Ах, да… Никто же не знает, что Гоша сам себя в этот склеп уложил…
Решив больше не философствовать впустую, Гоша стал проверять, что у него вышло из повиновения помимо способности соображать.