Остров
Шрифт:
А вот там пристань был. До меня худенький пристань был. Потом я бетонные, эти, быки поставил. Теперь остатки только остались. Все свалилось. Две пристани сделал: около мясокомбината опять тут. Тоже пристань такой коротенький сделал.
Это все волнами разрушило. Море-то разбивает… Все время ремонтировать надо… Раньше оттуда, где коровы стояли и забойка была – дак оттуда даже узкоколейка шла. Узкоколейная эта тачка, вручную. Продукты привозили, плашкоут становится, сразу оттуда брали на причал, и наши уже туда, наверх, таскали. А мясо на тачку положишь, на вагонетку – и к пирсу. Даже трактора туда не подходили. Там, где надо,
Вообще в старое время иные люди были. Их с нынешними не сравнишь, и даже с нами. Мы-то думали, что мы крутые были. Нет, не мы. Мы просто дисциплину держали. А как ушли – так все и рухнуло…
Волки иногда забредали на Колгуев. Один волк забрел в 1947-м. Другая пара, волк и волчица, были в 1951-х годах. На них устроили сразу облаву. Но как облаву устраивать в этих каньонах? Не сразу и спуск найдешь. Два раза устраивали – бесполезно. У них логово было на Ярей-седа, где песчаные холмы-то. У нас там летом стояли чумы, все вокруг волчьими следами было исхожено. А наше стадо вообще не трогали. Потому что оно на их территории как бы было. А у соседей задевали стадо.
Они долго продержались, до 1961 года.
Вообще, я песца считаю самым сильным зверем. Почему? Потому что он вон какую тяжесть тянет на себе: капкан с буем (буй – поволока – кусок бревна, утыканный гвоздями). Ты далеко бы утащил? А он несет. Я однажды по весне видел, как он теленка новорожденого на себе тащил. Думаю: что такое ползет по склону? А это песец тащит теленка. Дай, думаю, его прижму к речке. Он тушу бросил, сам по льду ручей перешел; собака тяжелая моя, провалилась, еле тынзеем выловил.
Самый большой камень лежит на западном склоне сопки Малая Дорожкина. Величиной он с комнату. О-ой красивый камень! Красивей царской короны. В солнечный день играет он всеми цветами. В детстве, когда в низовьях Песчанки, за сопкой как раз у нас чума стояли, мы, бывало, доходили до него. Дойдешь, посидишь… Такой теплый камень…
А чума ставили у вэнукан дин («амбар Вэнукана»). Вообще-то амбар этот построил Пурпэй, но у него был то ли сын приемный, то ли любимый работник Афоня, по прозвищу Вэнукан (по-ненецки «собачьи нарты»), и он ему этот амбар подарил, что ли. Так и пошло: Вэнукан дин.
На востоке в районе Песчанки много всяких камней – белые есть, красные, желтые. Там раньше наша земля была. И у деда прозвище было Тосни' – «нижнее течение». С низовьев реки, значит.
Дед грамотный был, писать умел, но еще больше помнил. Вот, Бобриковы острова, они на карте обозначены, на самом западе. Раз ко мне пришел мастер геологов из Арктической, спрашивает:
– А что, здесь бобры есть?
– Ну, какие здесь бобры? Что они будут грызть – лёд, что ли?
– Так вот же – «Бобровые острова» обозначены…
– Так они не Бобровые, а Бобриковы…
А дело как было? В восьмидесятые годы XIX века туда, к острову, где-то в августе прибило на лодке двух человек с той земли – русского и ненца.
Некоторые русские бывают очень жадны к жратве. Они оголодали, а тут морошка. Бобриков ему говорит: ты только много не ешь, лучше понемножку… Уснул Бобриков, а тот стал есть. Ел, ел, пока не наелся досыта. А на следующий день его судорога желудочная свела – а высраться не может. – Всё, Бобра, говорит, я умираю…
Бобриков говорит: возьми палку, обстругай, чтоб жопу себе не поранить… Стали жопу прочищать. Бобриков ему помогает, а тот орет: копай, Бобра, копай! Копай, копай, копай! Вылечил Бобриков мужика-то…
Люди нашли их, узнали эту историю. Так и стали Бобриковы острова. На эти острова я один раз только попал, ездил на оленях. Сколько дичи было! Сколько уток! Гаги не боятся!
Теперь ничего нет, остров полностью занимает буровая. Там чистая нефть, золото, но никаких признаков острова нету…
Раньше по стойбищам урну избирательную на оленях возили. В марте это было. Поздно выехал, да пурга. Поземка сильная. Я до Собачьих Сарлоп доехал, там каньоны есть в верховьях Ельцовтарки. Спустился с упряжкой в низину. Не знаю даже, как выбраться оттуда. Стал искать спуск – высоковато даже слишком, такой каньон… Ну, думаю, до светла посижу. Утром уже было надо в поселок вернуться – раньше времени мало давали на выборы. Сел на сани. Не то вздремнул… Вдруг кто-то говорит: «Сейчас немножко подожди, полежи, отдохни. Потом пойдешь налево – свободно будет. Потом направо. И поднимешься с этого места».
Наверно, я спал. Но так поблизости наяву кто-то со мной разговаривал. Я сразу легко себя почувствовал, до этого плутал. Я отдохнул, успокоился. Потом светлее стало ночью (от сияния, бывает, так светло становится!), я посмотрел – точно всё, как сказано было. Влево пошел, вправо, потом поднялся – и уехал с этого места.
Как-то раз я в стаде был, посмотреть эти места вернулся. Действительно, каньон – пропасть настоящая. На этом мыске я стоял. Сверху спустился. Так покатился потом – сани чуть не перевернулись. Тут поднимался – тоже обрыв козырек. Все как было. Бывает же такое чудо.
Я иногда местности вижу во сне. Бывает, в тех местах побываешь во сне – а после через какое-то время уже по знакомым местам идешь. Попал туда и ходишь, как по знакомым.
Вот так.
III. Случай Журавского
Тайна его рождения не раскрыта, – читаем в буклете, выпущенному к 100-летию А.В. Журавского [58] . – 22 августа 1882 года на пороге елисаветградского [59] приюта был обнаружен двухнедельный мальчик. В месячном возрасте его усыновляют бездетные инженер-полковник Владимир Иванович Журавский и его жена Софья Кесаревна, нарекают Андреем, записывают дату рождения 22 сентября и переезжают с маленьким сыном в Петербург…
58
«Сын Печоры». Усть-Цильма, 1982.
59
Елисаветград – ныне Кировоград, Украина.