Остров
Шрифт:
Я закрыла окно и легла, но вернулась мучительная парижская бессонница, и я была вынуждена принять снотворное.
Часто случалось так, что, едва я просыпалась, меня охватывала тоска. Каждый новый день в какой-то мере напоминает пустую сюрпризную коробку, и, начиная его, я размышляла о моем равнодушии к жизни, со смешанным чувством горечи и удовлетворения замечая, что гангрена безразличия прогрессирует.
Пока шла война, как Рафаэль, так и я были готовы умереть за идею. Мы жили в мире высокой морали, и каждый день в госпитале или на фронте закалял наш героизм. Наше тело было примитивным вместилищем целого клада иллюзий и надежд
После разочарования, которое принесла победа, я решила посвятить Рафаэлю силы, которые до этого я растрачивала на служение ближнему. Это были годы упорства и лишений, в пустых комнатах, когда мы ходили в дешевые кино на окраинах и ездили в трамвае. Рафаэль работал днем и ночью, а я два года преподавала географию и историю в школе. Наши тела уже не были столь послушны, как раньше, но мы были преисполнены решимости бороться. Того, что за этим последовало, никто из нас не предвидел. Когда Рафаэль получил известность и его способности были признаны, мы обнаружили, что успех перестал интересовать нас. В Париже мы принимали почти весь свет, и нам ничего не стоило зевнуть в высоком собрании или высмеять чью-нибудь ограниченность. Наши честолюбивые стремления испарились так же, как наши идеалы.
Теперь мы хорошо ели и много пили: литр вина на каждого, омлеты, жульены и прочее, и к этому надо прибавить кампари и виски, коньяк и кальвадос и стакан «Фернет Бранка», чтобы переварить все, что мы поглотили. Спать, как в Малаге, мы разумеется, уже не могли, и ночь утомляла нас больше, чем день, – шум улицы, сердцебиение, – и мало-помалу мы привыкли к самогипнозу. Мы уже не думали о будущем, довольствуясь сегодняшним днем. Иллюзии улетучились, а дозы лекарств увеличились. Иногда, когда я размышляла над всем этим, меня бросало в дрожь.
Все утро я пролежала в постели, оставив окно открытым, а около часу дня пошла искупаться на пляж неподалеку от кабачка. Рафаэль провел ночь в Малаге. Его мать позвонила, чтобы поздравить меня с приездом, и я пообещала на следующий день навестить ее, потом взяла такси, чтобы съездить куда-нибудь выпить. В газетном киоске мне сказали, что «Дигаме» еще не поступал. «Как скоро вы его ждете?» – спросила я. «Не знаю, – ответил продавец, – возможно, сегодня вечером». Я дала ему дуро, чтобы он оставил мне один экземпляр, и, миновав цветники, пересекла площадь. В «Центральном» была Эллен со своим мужем.
– Привет, – сказала она.
– Привет.
– Выпьешь что-нибудь?
Они пили чистое виски.
– Непременно. Еще одно виски.
– Неге is very bad. [8]
– Джеральд говорит, что здесь виски скверное.
Ее муж достал из кармана флягу.
– Do you want to drink? [9]
– Спасибо.
Я отпила несколько глотков из горлышка. Виски было явно лучше того, что продавалось в Испании, и приятно согрело желудок.
8
Оно здесь очень плохое (англ.).
9
Хотите выпить? (англ.)
–
– Do you like it? [10]
– Yes, [11]…
– Он только и думал о выпивке. – Она была пьяна. – Это ужасно, правда?
– О да, – сказала я.
– Мужчина-алкоголик, это от-вра-ти-тель-но, правда?
– Да.
10
Вам оно нравится? (англ.)
11
Да (англ.).
– Я спасла его от пьянства.
Подошел официант, и я заказала себе кампари. Джеральд и Эллен молча курили.
– А где Долорес? – спросила я.
– У нее свидание с продюсером в Малаге. Ты знаешь, что готовится фильм?
– Нет.
– Сегодня вечером мы идем в гости к Магде. Долорес сказала, что она тоже будет.
Джеральд пробормотал что-то непонятное. Официант принес, кампари, на которое Джеральд посмотрел с ужасом.
– Что он говорит?
– Глупости. Жалкий промышленник.
– Bad, bad. [12]
– Мне бы хотелось, чтобы он посетил музеи, Эскориал и Долину павших, но он не хочет идти один… Ты бы не смогла пойти с ним?
Я поблагодарила за любезное предложение и сказала, что это невозможно.
– В самом деле? – вздохнула она. – Ca serait si gentil de ta part… [13]
– Поищи другую женщину. Наверное, уговоришь кого-нибудь.
12
Плохо, плохо (англ.).
13
Это было бы очень любезно с твоей стороны… (франц.)
– Я ему об этом и толкую, – пробормотала Эллен. – Если бы он не был такой скотиной…
Когда время подошло к обеду, я взяла такси и вернулась домой. Дети играли в саду, а кошка стерегла клетку с канарейкой. Я нашла письмо от Энрике с газетной вырезкой, содержащей речь, кое-где подчеркнутую красным карандашом. За обедом я прочла ее. Речь была поистине бесподобной, и я оставила вырезку в комнате Рафаэля.
Меня сморил послеобеденный сон, и, немного вздремнув, я спустилась в сад погулять. Эрминия сказала, что ненадолго заезжал Рафаэль. Он переоделся, газетную вырезку я нашла на полу скатанной в трубку. Позвонила Долорес и просила меня прийти к Магде.
– А ты когда пойдешь? – спросила я.
– Подожди меня, – ответила она. – Я за тобой зайду.
Она появилась через несколько минут, и мы легли в тени акаций. Долорес сказала, что наша вилла – одна из самых комфортабельных в Торремолиносе. Лестница, по которой взбирался Роман, все еще была приставлена к стене, и на мгновение мне показалось, что слова Долорес прозвучали двусмысленно, но она тут же сменила тему разговора, рассказала о сценарии фильма и о том, как проводила Валлоне на аэродром.