Острова и капитаны
Шрифт:
Яркая лампочка под фаянсовым треснувшим колпаком освещала подземную комнату с кирпичными стенами и прогнившими плахами пола. Со стены, с нового плаката, лукаво, умудренно и слегка устало улыбалась Алла Пугачева — она стояла среди круглых коробок с фильмами и путаницы распущенных кинолент.
Другая стена пестрела старинными жестяными знаками страховых обществ и ржавыми объявлениями типа «Не влезай, убьет!», «Посторонним вход воспрещен», «Осторожно, высокое напряжение!» и «Опасная зона». Их отдирали с покосившихся
Три таблички украшали обитую жестью дверь в дальнем углу. На первой был череп с молниями, на второй — стеклянной — надпись: «Директор», на третьей — «Осторожно! Злая собака!».
Ни директора, ни собаки за дверью не было, а была пустая комната с кирпичным полом и забитым досками окошком под потолком (в нем осталась отдушина величиной с кулак). Здесь, бывало, хранились добытые у малобдительных владельцев велосипеды. В заиндевелом углу лежала кое-какая еда. Валялись ящики и поленья для печки. Здесь, у отдушины, в прежние времена курили. Сюда же Валет иногда отводил «мышат». Для «воспитательных целей».
По-домашнему тикали ходики с бегающими кошачьими глазками — их тоже в свое время принес откуда-то Кама…
Все здесь было свое, привычное для Кошака. И он был в «таверне» привычным, желанным. Своим.
Курбаши милостиво сделал ему ручкой. Остальные тоже так или иначе изъявили удовольствие. Лишь у Копчика на капризном личике появился нетерпеливый вопрос: «Как насчет долга?» Егор сел к расшатанному круглому столу, деловито выложил три пятерки, трешку и металлический рубль. И японскую кассету. Разговор Михаила с матерью был уже стерт. У Егора была мысль предложить Копчику на выбор — или пусть берет назад чистую кассету из-под «Викингов», или девять рублей за нее. Но в последний момент его словно что-то под руку толкнуло: кассету сунул в карман.
— Вот, Копчик, твои деньжата. Будем в расчете.
— Давно пора, — сказал неблагодарный Копчик. И уперся глазами в нагрудный карман Егора. — А кассета? Она самая?
— Она… — туманно улыбнулся Егор. — Только уже не с «Викингами». Так что тебе она ни к чему.
— А говорил, что посеял, — подозрительно сказал Копчик.
— Долго было объяснять… Пришлось один срочный разговор записать, а чистой пленки не оказалось. Случаются детективные моменты… — Егор говорил лениво и загадочно.
Копчик на детективный крючок не клюнул.
— Такую запись сгубил. Надо было с тебя три червонца стрясти.
— Можно было и три, — поддразнил Егор. — Дело того стоило. Но теперь поздно… Да ты не вешай нос, Копчик, девятнадцать гульденов тоже деньги. По крайней мере, не придется тебе с Хныком и Чижом копейки у Редактора выпрашивать.
Копчик
— С твоим Редактором дело другое. Мне там не копейки важны, а принцип.
— Это я понимаю, — примирительно сказал Егор. Привалился к столу. Зевнул. — И все же, Копчик, ты Ямщикова оставь.
Копчик очень удивился:
— С чего это?
— Вот с «того», — вздохнул Егор. — Тебе «принцип», а на меня в школе шишки.
— «Фыфки», — робко пошутил в углу Липа, вспомнивший недавний телефильм про пацаненка, не умевшего говорить букву «ш».
— «Хыхки», — поддержал его Позвонок и закашлялся.
— Позвонок, брось курить, — сказал Валет. — Вторую сегодня сосешь.
— Мне маленько осталось.
Валет ласково пообещал:
— Позвонок, накажу. Будет больно.
Тот быстренько сунул окурок в печку. Копчик сказал Егору:
— А ты здесь при чем? У меня к вашему чокнутому Ямщикову свой интерес.
— Ты объясни это нашей директорше Клаве. Она-то знает, что в первый раз именно я тебя на Веньку навел.
— Первый раз был у кассы цирка, а не с тобой.
— Этого Клава как раз не знает…
— Вот ты и объясни ей, — злорадно предложил Копчик. — Тебе надо, ты и объясняй. Если так ее боишься.
Егор не боялся. Не в директорше дело. Дело в том, что не должен больше Копчик трогать Ямщикова. Пусть Редактор ходит спокойно. Так хочется Егору. Так ему лучше почему-то. Хотя бы потому, что не надо отвлекаться на Веньку мыслями, когда думаешь о чем-то серьезном. Например, о парусах…
И вообще, рылом не вышел Копчик, чтобы таких, как Венька, ломать. Уж если даже ему, Кошаку, Редактор не по зубам, то другим и подавно…
Егор удивленно прислушался к себе и понял: сознание, что Венька Редактор ему не по зубам, не вызывает ни озлобления, ни простой досады. В другое время, еще недавно, Кошак спать бы не мог, придумывал бы способы, как сделать этого гада Ямщикова покорным. А сейчас? Что же случилось? Все мысли текут словно на фоне синего экрана, где вырастают многоэтажные, неотвратимо наплывающие паруса…
Но ведь в глубине души Егор отступился от Веньки еще до парусов.Даже до телефонного разговора с Михаилом. Почему? Как тут разобраться?
Впрочем, он и не пытался разбираться. Воспоминание о парусах опять стало главным. Они двигались уверенно, словно их нес не корабль, а сама судьба. Или время. То нерушимое, равномерное, безостановочное время, о котором думал Егор, когда смотрел на маленький снимок сорок восьмого года.
И это движение парусов в памяти Егора совершалось под сумрачную мелодию песни, которую в фильме пели матросы. Егор удивился, что вспомнились слова: