Острова пряностей
Шрифт:
Мы около получаса пробирались по извивам и поворотам канала, после чего оказались среди россыпи маленьких островков — по словам Уоллеса, «каждый из них покрыт странного вида кустарниками и деревьями, над которыми, как правило, возвышаются изящные силуэты пальм. Они же усеивают скальные уступы берегов; все вместе это образует один из самых необычных и живописных пейзажей, который я когда-либо видел».
Это был сам залив Кабей, на дальнем берегу которого раскинулись характерные невысокие скругленные холмы. Повернув к югу от устья залива, мы направились к поселку Саонек, расположенному на маленьком островке и состоящему из серых, потускневших от времени домишек; единственным новым сооружением была бетонная пристань. Саонек является административным центром обширного района — Западного Вайгео; здесь находится единственная
Уоллес так и не добрался до Соронга, решив возвращаться прямо с Вайгео к своей экспедиционной базе в Тернате. Но он узнал, что в Соронге можно приобрести редких птиц, обитающих во внутренних районах Новой Гвинеи, и отправил туда на разведку Чарльза Аллена — молодого человека, который стремился, как и Уоллес, стать коллекционером, — поручив ему разузнать все, что можно, о райских птицах.
Уоллес нанял Чарльза Аллена еще в Лондоне в качестве помощника для полевых работ — починки сеток для ловли бабочек, прикалывания насекомых и выполнения других мелких поручений. Во время первых месяцев в Индонезии он пытался обучить Аллена практическим навыкам, но вскоре выяснилось, что у его ученика нет необходимых данных для работы натуралистом-исследователем. Он был очень молод — всего 16 лет — и так неуклюж, что постоянно все ронял и разбивал и всюду оставлял беспорядок. Бедолага, будучи сыном плотника, не мог даже ровно отпилить кусок древесины и вообще был неспособен выполнить какую-либо работу аккуратно. «Каждый день, — в отчаянии писал Уоллес сестре, — у нас происходит такой диалог:
— Чарльз, посмотри на бабочек, которых ты вчера приколол.
— Да, сэр.
— Посмотри — разве они приколоты ровно?
— Нет, сэр.
— Тогда поправь вот эту и всех остальных, которые приколоты неровно.
Через пять минут он приносит мне коробку.
— Теперь ты их разместил правильно?
— Да, сэр.
— Ну, смотри: у этой крылышки лежат неровно, здесь тельце съехало на сторону, а здесь погнулась булавка. На этот раз исправь все ошибки.
Если он делает чучело птицы, то голова сваливается в сторону, на шее появляется какой-то нарост, лапки оказываются вывернуты и так далее. Это проявляется во всем, что бы он ни делал, — все, что должно быть прямым, у него получается криво».
В двух словах, Чарльз в качестве подмастерья был безнадежен и через год решил бросить работу у Уоллеса и занялся учебой, чтобы впоследствии преподавать в школе миссии епископа Саравака.
Через три года, однако, Чарльз Аллен снова изменил свое решение. Он присоединился к Уоллесу в Амбоне, и тот, возможно, памятуя о прежних разочарованиях, использовал его только в качестве гонца, посылая с мелкими поручениями в места, которые сам он по тем или иным причинам не мог посетить. Однако поездка Аллена в Соронг не была особо успешной. Тамошние торговцы птицами заподозрили в нем конкурента и прилагали все усилия, чтобы затруднить продвижение Аллена в глубь острова, где он мог бы наладить контакты с местными птицеловами, которые ставили силки и отлавливали птиц. Во время первой попытки добраться в глубь острова на Чарльза и его сопровождающих едва не напали местные жители — они размахивали ножами и копьями и были настроены очень агрессивно, поскольку их предупредили, чтобы они не вздумали продавать птиц этим людям. Вторая попытка оказалась более успешной — Чарльз провел месяц в глубине острова, но с весьма незначительными результатами. Он по-прежнему был очень далек от основных районов ловли птиц, и ему удалось приобрести только один образец нового вида райских птиц у местных жителей. Они сказали Чарльзу, что племена, изготавливающие чучела райских птиц, совсем дикие и ведут себя так непредсказуемо, что лучше с ними не связываться.
Соронг до сих пор остается местом, где можно покупать и продавать райских птиц, как мы уже знали от жителей Кабея. Поэтому мы отправились
У них едва хватало денег, чтобы ездить в город на автобусе, не говоря уже о том, чтобы брать напрокат лодку и исследовать внутренние области Вайгео. Поэтому они оставались в офисе в Соронге и пытались оттуда контролировать торговлю райскими птицами. Самое большая их удача — это арест и судебное преследование местного доктора, который заказал 200 штук райских птиц для продажи на экспорт (количество столь чудовищное, что местные власти сочли необходимым принять меры). Доктор был арестован и приговорен к шести годам тюремного заключения, из которых отбыл менее двух лет. Сейчас, как нам сказали, он снова жил в городе и официально работал врачом, при этом никаких проблем из-за своего криминального прошлого не испытывал. Остальные торговцы птицами в Соронге действовали на абсолютно законных основаниях, как нас заверили чиновники природоохранного отдела местной администрации. Нам показали клетку позади офисного здания, в которой сидела дюжина попугаев охраняемых видов: они были пойманы, но вскоре их должны отпустить на свободу. О незаконной торговле птицами в Кабее речи не заходило.
Для захода в Соронг у нас была еще одна причина — здесь к нам должен был присоединиться второй художник нашей экспедиции, Трондур Патурссон. Он должен был прилететь с Фарерских островов, проделав длинный путь — три дня на самолете, с пересадкой в Копенгагене, Лондоне, Джакарте и Амбоне. В конце концов он прилетел в аэропорт Соронга, расположенный на бывшей японской военной авиабазе на небольшом острове, в десяти километрах от города. Этот остров лежал на пути нашего следования из Соронга, так что, пополнив запас продуктов на местном рынке, мы переместились к острову и бросили якорь в ожидании Трондура.
Погода менялась очень быстро — то проливные ливни и яростные шквалы, то яркое солнце; аэропорт Соронга часто отказывался принимать самолеты, так как сложные погодные условия усугубляла недостаточная длина взлетно-посадочной полосы. Мы едва успели встать на якорь, как налетел сильнейший шторм. За десять минут скорость ветра возросла до ураганной, а дождь окружил нас сплошной пеленой, так что в пяти метрах уже ничего было не видно, а находиться на палубе стало невозможно. Затем внезапно дождь закончился, и через полчаса появилось одинокое каноэ — к нам плыл житель маленькой рыбацкой деревушки, единственной на острове. Наш гость сказал, что мы должны переставить нашу лодку — мачта мешает приземлению самолета. Я отнесся к этому требованию с недоверием.
Мы стояли более чем в километре от начала взлетно-посадочной полосы, а мачта «Альфреда Уоллеса» была всего семь метров в высоту. Любой самолет должен был пролететь не менее чем в сотне метрах над нами, и мы даже не находились на одной линии с взлетной полосой. Нашего гостя, однако, не смутили мои возражения — он стоял на своем: здесь оставаться нельзя. Несколько месяцев назад идущий на посадку самолет сбился с курса и вместо того, чтобы приземлиться на взлетно-посадочную полосу, разбился о скалу, которую нам с готовностью показали. Погибли сорок человек, включая пилота; выжили только двое. Наш гость с довольным видом сообщил, что точное число погибших ему известно потому, что он вовремя оказался на месте катастрофы. Чтобы пояснить, что имелось в виду, он сделал движение, имитирующее вытаскивание кошелька из кармана.
На этой неприятной ноте общение завершилось, и я вздохнул с облегчением, когда на следующее утро целый и невредимый Трондур оказался на нашей палубе. За исключением нескольких седых прядей в бороде, которая составляла характерную деталь его облика, он почти не изменился с тех пор, когда участвовал со мной в нескольких морских путешествиях, в том числе на плоту по Тихому океану с Джо. Мы были очень рады вновь увидеть друг друга, на следующее утро отправились дальше и повернули в узкий пролив Сейгвин, который связывает Тихий и Индийский океаны. Таким образом, мы вернулись на маршрут, по которому Уоллес возвращался на своей «маленькой прау».