Острова в океане
Шрифт:
— Я посплю, — сказал Томас Хадсон.
— А как ты думаешь, Том, где они бросили свою подлодку? — спросил Ара.
— Лодки они увели отсюда и всех здешних поубивали, допустим, неделю назад. Значит, это та самая подлодка, о которой шла речь в Камагуэе. Но пока она еще была на плаву, они добрались на ней сюда. На резиновых лодках в такой ветер не ходят.
— Значит, подлодка затонула где-то недалеко, к востоку отсюда.
— Правильно. И тогда им, голубчикам, пришлось совсем раскрыться, — сказал Томас Хадсон.
— А до дома-то еще далеко, — сказал Генри.
—
— Немцы — чудной народ, — сказал Томас Хадсон. — В общем-то они храбрые, некоторые вызывают просто восхищение. И вдруг такие вот мерзавцы попадаются.
— Давайте лучше делом займемся, — сказал Ара. — Поговорить можно и ночью, на вахте, чтобы ко сну не клонило. А ты отдохни, Том.
— Тебе надо поспать, — сказал Генри.
— Что отдых, что сон — все едино.
— Нет, неверно, — сказал Ара. — Тебе важно выспаться, Том.
— Что ж, попробую, — сказал Томас Хадсон. Но когда он остался один, ему так и не удалось заснуть.
И надо же им было так напакостить здесь, думал он. Ничего, мы все равно их накроем. Здешние люди могли бы только рассказать нам, сколько было немцев и как они вооружены. За это, очевидно, и стоило их убить — с немецкой точки зрения. Что, мол, с ними считаться — негры! Но до некоторой степени это выдает их. Если они пошли на такое убийство, значит, руководствовались каким-то планом, значит, надеялись, что их подберут свои. Опять же этот план мог вызвать разногласия, иначе зачем им было убивать своего. Впрочем, с ним могли расправиться за что угодно. Может, он повел лодку на погружение, когда она должна была всплыть и пробираться домой.
Ну и что нам дадут мои домыслы? — подумал он. Полагаться на них нельзя. Может, так было, а может, нет. Но если было, значит, лодка пошла на погружение в виду берега, и пошла быстро. Следовательно, с собой они почти ничего не успели взять. Может быть, тот матросик тут ни при чем и зря его убили.
Сколько у них лодок, тоже не известно, потому что на двух — на трех здешние жители могли уйти за черепахами. Так что тебе остается только ломать голову и обследовать ближайшие островки.
Но что, если они пересекли Старый Багамский пролив и пристали к берегам Кубы? Ну, конечно! Как же ты раньше об этом не подумал? Для них это наилучший выход.
А если так, то из Гаваны они смогут добраться домой на любом испанском судне. Правда, в Кингстоне суда проходят проверку. Но риск тут наименьший, многим удавалось проскочить это препятствие. А наш Питерс, собака! Надо же, рация у него отказала. ПСО, подумал он: Пункт Связи Отказал. Нам дали большой передатчик, а он с этим красавцем не справился. Как он его запорол, понятия по имею. Но вчера в наш час ему не удалось связаться с Гуантанамо, а если и сегодня ночью ничего не выйдет, тогда мы сядем в калошу. А, к черту! — подумал он. Калоша еще ничего, есть места и похуже. Спи, сказал он себе. Это самое толковое, что ты можешь сделать сейчас.
Он поерзал плечами, укладываясь на песке, и заснул под рев волн, разбивавшихся о риф.
III
Томас Хадсон спал, и ему снилось, что сын его
Было это, когда Генри накрыл его с головой легким одеялом, и Томас Хадсон пробормотал во сне:
«Спасибо тебе, что ты такая ласковая и теплая и что так тесно прижимаешься ко мне. Спасибо, что ты так скоро вернулась и что ты не слишком худа».
— Эх, бедняга, — сказал Генри, заботливо оправляя одеяло. Потом он подхватил две пятигалонные оплетенные бутыли, взвалил их на плечи и ушел.
«А я думала, тебе хочется, чтобы я похудела, Том, — сказала женщина во сне. — Ты говорил, что когда я худею, то становлюсь похожа на молодого козленка, а лучше молодого козленка ничего и вообразить нельзя».
«Ах ты, — сказал он. — Ну, кто кого будет любить, ты меня или я тебя?»
«Оба вместе, — сказала она. — Если ты согласен, конечно».
«Люби ты меня, — сказал он. — Я очень устал».
«Ты просто лентяй, — сказала она. — Дай-ка я сниму с тебя револьвер и положу рядом. А то он все время мешает».
«Положи его на пол, — сказал он. — И пусть все будет так, как должно быть».
Когда все уже было так, как должно быть, она сказала:
«Ты хочешь, чтобы я была тобой или ты мной?»
«Тебе право выбора».
«Я буду тобой».
«Я тобой быть не сумею. Но попробовать можно».
«Попробуй — смеха ради. Главное, не старайся беречь себя. Старайся все отдать и все взять тоже».
«Ладно».
«Ну как, получается?»
«Да, — сказал он. — И это чудесно».
«Вот теперь понимаешь, что мы чувствуем?»
«Да, — сказал он. — Да, понимаю. Отдавать не так трудно».
«Только отдавать нужно все-все. А ты рад, что я вернула тебе мальчиков и что по ночам я прихожу к тебе прежней чертовкой?»
«Да. Я рад и счастлив, а теперь откинь волосы с моего лица, и дай мне твои губы, и обними меня так крепко, чтобы нельзя было дышать».
«Сейчас. А ты — меня, хорошо?»
Проснувшись, он нащупал рукой одеяло и не сразу понял, что все это только привиделось ему во сне. Он повернулся на бок, и боль от вдавившейся в бедро кобуры возвратила его к действительности, но внутри теперь было еще более пусто — приснившийся сон оставил новую пустоту. Постепенно он разглядел, что еще светло, разглядел шлюпку, которая везла на судно пресную воду; разглядел белую пену мерно ударяющих в риф бурунов. Он лег на другой бок, подоткнул под себя одеяло и, положив голову на руки, заснул опять. Он спал без просыпу, пока его на разбудили к началу вахты, и больше уже не видел никаких снов.