Освобождение шпиона
Шрифт:
— На проспекте Ленина, знаете? — бармен, успевший захмелеть, мотнул головой, — «Ментовский кабак», как его еще зовут, там следаки с адвокатами пьют да проблемы свой «перетирают». Областной суд, это же серьезные дела!
Убийства, крупные кражи, экстремизм — расследуют их на местах, а потом со всей области подонков туда свозят! Вова такого там наслушался за стойкой, такого вам расскажет — вам на сто статей хватит!
— Каких еще статей? — Грант, Задумавшийся было о чем-то своем, встрепенулся.
— Ну, этих! Вы же журналисты, как я понял, да?
Грант посмотрел на бармена, на Анну. Вид
отсутствующий, между бровями пролегла вертикальная складка — признак напряженной умственной работы. Он слез с высокого табурета и положил на стойку несколько банкнот.
— Да, мы журналисты, — пробормотал он, — Спасибо вам.
— За что? — усмехнулся бармен. — Вы ж и не пили
почти. А я слышал, журналисты не дураки заложить за воротник.
— Абсолютно верно! — восхитилась его осведомленностью Анна, также покидая свой табурет. — Как точно вы определили! Но напиваемся мы обычно к вечеру; а сейчас только еще утро…
— Пей-пей, да меру имей, — серьезно провозгласил бармен. Он пересчитал деньги, которые дал Грант, и даже покраснел от удовольствия.
— А может, еще по стаканчику?
— Нет-нет, спасибо.
Выйдя на улицу, Грант сразу повернул в сторону гостиницы.
— В чем дело? — спросила Анна, едва поспевая за ним. — Тебе этот бармен показался подозрительным? Он что-то такое сказал, да?
— Да, — ответил Грант. — Сказал.
Он остановился, слегка приобнял Анну за плечи и пошел медленнее.
— Он сказал, что все у нас будет хорошо. И все получится. Для этого нам даже не обязательно напиваться вдрызг. И не нужно задействовать вертолет с диверсионной группой.
— Я не понимаю, — сказала Анна.
— Скоро поймешь, — сказал Грант. — Ключ операции уже у меня в голове. Идем в гостиницу, надо составить план и кое— кому позвонить…
ИК— 13 особого режима для пожизненно осужденных
— …Душить — это труднее всего, если за горло, ~ делился Блинов жизненным опытом. По обыкновению он использовал для этого последние минуты перед отбоем, когда сил уже нет, а шконку опускать еще нельзя. — Но и ей тоже больнее получается… Или ему, ежли мужик. Там костей нет, считай, одни только хрящи… Это, я считаю, спецом природой так задумано, чтобы человека защитить. Или, наоборот, мучения продлить, не знаю… Потому что если кость сломал, то оно сразу Ясно становится — и на ощупь, и по звуку. Ну и дело с концом, значит, можно сматываться. А хрящ — он как труба гофрированная от пылесоса, видел такие? Сжимаешь его, давишь, уже собственные пальцы через горло чувствуешь, а там все еще жизнь есть, трепыхается, сука… А через сутки как есть оклемается в реанимации и против тебя показания давать начнет. Поэтому душить надо умеючи, с терпением.
Он уселся в углу камеры на корточки, свесил между колен длинные руки. На Мигунова, резко сдавшего за последнюю неделю — худого, с осунувшимся серо— зеленым лицом и красной каймой вокруг глаз, — он смотрел весело, с какой-то даже приветливостью. Ему нравилось мучить, нравилось настолько, что он даже проникался каким— то сочувствием к жертве, — Наверное, в знак благодарности
— Вот в кино показывают, как она, значит, трепыхается под руками, а потом как бы расслабляется — типа все, отошла. А в жизни, скажу, все не так. В жизни все сложнее!.. Я вот одну стервозину в лесопарке тоже так обхаживал, чуть не спалился. Дождался, когда голову откинет, аж пальцы занемели. Отволок потом под елку, снегом присыпал и — ходу. Уже к дороге вышел, и будто кольнуло что-то под темя: оглянись, посмотри. Оглянулся — а сугроб-то шевелится! Рука в красной перчатке выпросталась оттуда, и такие движения, будто машет, машет мне. Ну, фильм ужасов чисто! Пришлось возвращаться, естественно. После этого я зеркальце какое-то время носил с собой, чтобы проверять — дышит, не дышит. Но недолго, с опытом потом все пришло… Я теперь лучше любого хирурга могу определить, сдох пациент или в нем еще хотя бы молекула одна трепыхается!
— Специалист… — хрипло произнес Мигунов. Он сидел напротив, тоже на корточках, потому что от бетонного пола тянуло пронизывающим холодом. И напряженно думал.
— Высшей категории спец! — радостно подхватил Блинов. — Топором, дубиной или там из пистоля, к примеру, — любой дурак может так человека кончить. Я не говорю уже о разных ядах и прочем, это для слабаков…
Он презрительно сплюнул на бетон, хотя это уж по всем понятиям было совсем западло.
— Есть настоящие убийцы, вот как я, а есть говнюки!
Он выпятил грудь, приосанился.
— Таких, как я, по пальцам пересчитать можно! Даже здесь, в «Огненном», я один на тысячу человек! Элита!.. — Блинов рассмеялся. — Тебе бы радоваться, Америкос, что с тобой такой человек дело иметь будет! Удавлю так, что в учебниках напишут! Трахею на узел завяжу! Даже вырву для верности, зубами выдеру к ёшкиной матери! Вот так!
Не переставая смеяться, он резко подался вперед, словно собираясь прыгнуть на Мигунова. Тот откинулся на стену, инстинктивно приподнял ногу, прижав колено к груди и выставив вперед напряженную ступню. При этом скособочился и упал на ледяной пол. Блинов громко заржал.
— Не сразу, Америкос, не сразу! — приговаривал он, хлопая себя по ляжкам. — Не торопись! Я вот дождусь, когда ты спятишь со страху и недосыпу и сам еще меня попросишь, чтобы я тебя кончил без боли!..
В дверь туго ударила резиновая дубинка.
— Тихо! Отбой! Шконки опустить!
Блинов стрелой метнулся к своей шконке, отсоединил ее от стены, перевел в горизонтальное положение, демонстрируя рвение и уважение к режиму.
— А без боли никак не получится! — добавил он шепотом, укладываясь.
Тусклое освещение потускнело еще больше — переключили на ночной режим. Мигунов лег не раздеваясь. Молчали несколько минут, потом Блинов не выдержал, буркнул:
— Чего-то ты больно молчаливый сегодня, Америкос… Вести плохие с воли дошли? А? — Он приподнялся в кровати. — Я ж знаю, у тебя с журналисткой свиданка была сегодня. Из этой, как ее, со «Свободной Европы». Два дня ее мурыжили, не пускали, а сегодня вишь — пустили… Чего она сказала— то? Освободят тебя на этой неделе? Или наоборот — в расход пустят?.. А может, дома что не так? Жена за генерала вышла? Ребенок в наркоту ударился, а? Чего молчишь— то?