Освобождение. Через Дух Андрэ Луиса
Шрифт:
Было видно, что благодетельнице, практически задыхающейся от эмоций, было очень трудно говорить, но после долгой паузы, которую никто не осмелился прервать, она взволнованно продолжила:
— Как, из-за нескольких дней эфемерной власти на Земле, ты мог забыть о наших искупительных видениях Христа, распятого на кресте? Ты примкнул к Драконам Зла сразу же после того, как заметил, что преходящая корона не сможет украшать твою голову в области вечной жизни, к которой нас привела смерть. Но Божественный Друг никогда не переставал верить в наши обещания служения, и он ждёт нас с тем же самоотречением,
Голос посланницы умолк, прерванный потоком слёз.
И тогда Грегорио, делавший всё возможное, чтобы удержаться на ногах, нервно вскричал, словно хотел убежать от самого себя:
— Я не верю в это! Я в это не верю! Я одинок! Я посвятил себя служению мраку, и других обязательств у меня нет.
В его уже менее грозном голосе слышались нотки неописуемого ужаса. Он, казалось, был расположен бежать, глубоко преображённый. Но перед экстатичным и молчаливым собранием он был словно загипнотизирован словами благодетельницы, голос которой звучал высокомерно и нежно, прекрасно и грозно, препарируя его сознание. Взглядом раненого льва он окинул поле, где мы все находились, и, чувствуя себя в центре всех присутствовавших при этой неожиданной сцене, жестом, полным крайнего отчаяния, охватившего его душу, вынул шпагу из ножен и завопил в ярости:
— Я пришёл сражаться, а не спорить. Мне не страшны колдовские чары. Я руководитель и не могу тратить время на пустые разговоры. Я не признаю присутствия своей духовной матери тех времён. Я знаю уловки соблазнителей, и у меня нет другого выбора, чем дуэль.
Глядя на тонкую световую форму, которая планировала в пространстве, он добавил:
— Кто бы ты ни был, ангел или демон, появись и сражайся! Принимаешь ли ты мой вызов?
— Да… — с нежностью и смирением ответила Матильда.
— Есть ли у тебя шпага? — задыхаясь, взревел Грегорио.
— Ты сейчас это увидишь…
После нескольких мгновений тревожного ожидания световая форма, сиявшая над нами, потухла, но появилась лёгкая лучистая бесформенная масса недалеко от нас.
Я понял, что отважная посланница материализовалась здесь же, прибегнув к жизненным флюидам, которые давал ей наш ориентер.
Восторг и изумление охватили собрание.
За короткое время Матильда уже стояла перед нами с лицом, покрытым чрезвычайно тонкой газовой вуалью. Её белая светящаяся туника, равно как и её стремительная и благородная поступь, под ореолом сапфирного света, напоминали об очарованной мадонне Средневековья, совершившей своё внезапное появление.
Достойная непокойная, она шла по направлению к мрачному преследователю; но Грегорио, в расстройстве и нетерпении, атаковал её издали. Он схватил свою шпагу и стал размахивать ею, решительно восклицая:
— К оружию! К оружию!…
Матильда остановилась, спокойная и смиренная, импозантная и прекрасная, с возвышенными манерами королевы, коронованной Солнцем.
Прошли несколько коротких мгновений, и она возобновила движение. Прижав свою лучистую правую руку к сердцу, она подошла к нему, говоря
— У меня нет другого оружия, кроме любви, которой я тебя всегда окружала!
И вдруг она откинула вуаль со своего лица весталки, открывая ему свою внешность в целом потопе интенсивного света. Увидев мягкую и возвышенную красоту её лица, омытого слезами, и чувствуя трогательные излучения, выходившие из её рук, гостеприимно раскрывшихся ему, Грегорио выронил свою острую шпагу и, рухнув на колени, распростёрся на земле перед ней и вскричал:
— Мама! Моя мама! Моя мама!…
Матильда обняла его и воскликнула:
— Сын мой! Сын мой! Да благословит тебя Господь! Я люблю тебя как никогда!
Можно было видеть, как в этих объятиях произошёл ужасный шок между светом и тьмой, и тьма отступила…
Потрясённый до самой глубины своего существа, Грегорио впал в глубокий обморок. Наконец, началось его освобождение.
В великом волнении благодетельница приняла его в свои объятия, в то время, как многочисленные члены его чёрной фаланги в ужасе бежали.
Победившая Матильда выразила свою благодарность словами, которые заставили трепетать самые глубокие фибры наших душ. Затем она передала своего побеждённого сына на наше попечение, заверив нас, что преданный Губио временно займётся охраной того, которого она считала своим божественным сокровищем.
Крепко обняв нас, она дематериализовалась под хор «осанны», чтобы продолжить на расстоянии подготовку славного будущего.
Ориентер пришёл в себя, заняв своё место в нашей группе служения.
Счастливый Губио поддерживал в своих руках Грегорио, остававшегося без движений, как верный христианин, гордый поддержкой несчастного спутника. Он стал молиться, охваченный священным светом, что вырывало у нас слёзы признательности, которые невозможно было сдержать. А затем, видя, что триумфальный и счастливый мир восстановлен, он объявил об окончании нашей задачи, готовясь вести группу, к которой примкнули новые ученики блага, объединившиеся в оздоровительной работе с Маргаритой в крупную и благословенную колонию обновительного труда.
Для меня наступил момент прощания.
Мои глаза были наполнены слезами.
Инструктор сжал меня в своих объятиях и, держа меня у своей груди, благожелательно сказал:
— Да вознаградит тебя Иисус, сын мой, за ту роль, что ты сыграл в этом путешествии освобождения. Ты никогда не забудешь, что любовь побеждает любую ненависть, и что добро уничтожает зло.
Я хотел ответить, объяснив ему, что это мне, неловкому ученику, надо благодарить его; но эмоции перехватили мне голос.
Ориентер прочёл в моём взгляде мои самые глубокие чувства и улыбнулся, удаляясь от нас.
Элои также отправился в путь на поиски других секторов.
И возвращаясь один в свой духовный дом, я попросил:
— Учитель Бесконечной Доброты, не оставь меня! Поддержи меня в моих недостатках несовершенного и неверного служителя!
Вокруг царила возвышенная и глубокая тишина. Но вот горизонт окрасился пурпуром, предвещая праздник рассвета, и засверкала утренняя звезда, дрожа перед моим взором, словно небесный ответ на мою просьбу.