Освобожденная возлюбленная
Шрифт:
— Пэйн, я твой врач, верно?
— Да, целитель.
— И это значит, что я скажу тебе правду. Никаких искажений или увиливаний. Я скажу именно то, что думаю, и позволю тебе принять решение… и я хочу, чтобы ты поняла, что я хочу донести, хорошо? Правда — это всё что у меня есть, не больше, не меньше.
— Тогда ты не обязан ничего говорить, ибо я прекрасно знаю, как обстоят дела.
Он окинул комнату взглядом.
— Ты выходила отсюда после операции?
— Нет.
— Значит, ты смотрела на эти пустые стены
— Нет нужды напоминать об этом, — сухо сказала она. — Благодарю великодушно…
— Тогда как ты можешь знать, в каком пребываешь состоянии?
Она сильно нахмурилась… и чертовски сексуально.
— Это смешно. Я здесь. — Она указала на матрас под собой. — Я была здесь.
— Именно. — Когда она посмотрела на него, Мэнни сократил расстояние между ними. — Я собираюсь поднять и понести тебя на руках, не возражаешь?
Сейчас её брови взмыли вверх.
— Куда?
— Прочь из этой проклятой темницы.
— Но… я не могу. У меня…
— Я знаю. — Конечно, её беспокоит катетер, и чтобы избежать каких-либо неловкостей, он подхватил чистое белое полотенце с прикроватной тумбочки.
Убедившись, что оборудование крепилось прочно, он расправил верхнюю часть простыни и оторвал Пэйн от кровати. Её тело, прижатое к его груди, было твёрдым, и минуту Мэнни просто держал её в руках, её голова устроилась на его плече, длинные, бесконечные ноги были перекинуты через руку. Её парфюм, мыло или что там ещё напоминало ему аромат сандала.
О, верно… оргазмы.
Те, что он испытал, когда она снилась ему.
Великолепно, а сейчас он покраснел как свёкла.
Пэйн прокашлялась.
— Тяжёлая? Я крупновата для женщины.
— Ты идеальна для женщины.
— Не там, откуда я родом, — пробормотала она.
— Значит, у них плохие стандарты.
Мэнни вынес свой драгоценный груз через дверь в смотровую комнату. Её освободили по его просьбе… он попросил медсестру — Елейну? Елайну? — оставить их наедине.
Трудно предугадать, чем всё закончится.
Держа её в своих объятиях, он сел перед компьютером и устроил их так, чтобы Пэйн могла видеть монитор. Когда выяснилось, что ей больше нравилось смотреть на него, Мэнни нисколько не возражал… но это едва ли способствовало концентрации. Или причине, по которой он поднял её с кровати.
— Пэйн, — обратился он.
— Что?
Господи, этот хриплый голос. Он, словно нож, резал его живьём и заставлял чувствовать каждую крупицу боли: хотеть её так сильно, как хотел он, но сдерживать себя было мучительным удовольствием, которое было лучше самого яркого секса в его жизни.
Предвкушение оргазма в лучшем виде.
— Предполагается, что ты должна смотреть на экран, — сказал он, погладив её щёку.
— Я лучше посмотрю на тебя.
— О, да…? —
Но, чёрт возьми.
— Ты заставляешь меня чувствовать что-то всем телом. Даже в ногах.
Ну, сексуальное влечение способно на такое. Его кровообращение пылало, словно Манхеттен в полночь.
Но в коленных представлениях в духе Санты было нечто большее, чем быстрый секс…или даже недельная сессия, или месячная, или даже — Господь спаси их — длиною в год. На кону стояла вся жизнь. Её.
— Как насчёт того, чтобы немного посмотреть на монитор, а потом ты сможешь смотреть на меня столько, сколько душе угодно?
— Хорошо.
Когда она не отвела взгляда от его лица, Мэнни прокашлялся.
— Компьютер, bambina [51] .
51
Bambina (ит.) — детка, малышка
— Итальянец?
— По материнской линии.
— Что насчёт отца?
Он пожал плечами.
— Никогда не встречал его, так что не скажу.
— Тебе неизвестен твой родитель?
— Да, так и есть. — Мэнни провёл указательным пальцем под её подбородком, поворачивая голову Пэйн в сторону компьютера. — Смотри.
Он постучал по экрану, понимая по нахмуренному виду Пэйн, что она сконцентрировалась, её тёмные брови низко опустились над бриллиантовыми глазами.
— Это мой друг… Пол. — Мэнни никак не скрывал гордость в своём голосе. — Он также был моим пациентом. Крутой мужик… и много лет прикован к инвалидной коляске.
Сначала Пэйн не могла понять, что это было за изображение… оно двигалось, это точно. И казалось… минуточку. Это был человек, и он сидел на каком-то хитроумном изобретении, перемещающемся по земле. Чтобы передвигаться, он использовал массивные руки, его лицо исказилось в гримасе, его концентрация была столь же мощной, как и у воина в разгар сражения.
Позади него держалось трое других мужчин в аналогичных приспособлениях, они не отрывали от него взгляда, будто старались сократить всё увеличивающееся расстояние между ними и лидером.
— Это… гонка? — спросила она.
— Бостонский марафон, дивизион инвалидных кресел. Он не просто выиграл состязание… в порошок стёр своих соперников.
Они смотрели, как мужчина победил со значительным отрывом, его здоровые руки двигались со скоростью ветра, грудь вздымалась, а болеющая толпа на другой стороне трека ревела. Когда он разорвал победную ленту, к нему подбежала красивая женщина, и пара обнялась.