Освобожденный Эдем.
Шрифт:
Очевидно, что абсолютной защиты здесь быть не может. Это следует хотя бы из теоремы Геделя о принципиальной неполноте знаний. Однако даже без обращений к сложным математическим выкладкам понятно, что это — так. Нельзя обороняться против того, чего еще нет, и потому средства нападения всегда опережают средства защиты. Примером тут могут служить «цветные», «демократические» революции в постсоветском пространстве. Почва для этих «спонтанных» вспышек народного негодования была взрыхлена именно сетевыми организациями.
В общем, перефразируя известное выражение Маркса о пролетариате как могильщике буржуазии, можно сказать, что сети являются могильщиками национального государства. Исход грандиозной битвы, разворачивающейся сейчас по всему
Итак, исторически национальное государство образовалось как механизм сопряжения трех ранее разобщенных реальностей: экономической, социальной и этнокультурной, в единую общность, которая отныне могла выступать в качестве субъекта истории.
Такое геополитическое квантование мира имело глубокий смысл. Став счетной единицей Нового времени, элементарной частицей политического, экономического и социокультурного бытия, национальное государство действительно стабилизировало карту реальности, до этого непрерывно перекраивавшуюся Средневековьем. Появилась возможность установления общих онтологических координат, развертывания на их основе долгоиграющих стратегий существования. Развитие европейской цивилизации было рационализировано.
Вместе с тем, наряду с достоинствами национальное государство имеет и очевидные недостатки. Фактически, оно представляет собой временный исторический компромисс имперских и доменных структур.
Имперские структуры оптимизированы для статичной реальности, для свободного перемещения в больших территориальных пространствах капиталов, товаров, людей. Они способствуют быстрому росту «необходимого» производства и, благодаря концентрации средств, — интенсивному целенаправленному прогрессу в научных исследованиях и культуре. Цена этому — неустранимый конфликт центра и провинций империи, национальное, религиозное и личное угнетение, громадный бюрократический интервал между властью и гражданами.
Доменные структуры, напротив, оптимизированы для трансформирующейся реальности. Они опираются на автаркическую экономику, сводящую к минимуму непроизводительные расходы, на родовую организацию социума и определенную близость власти к народу — как в демократических, так и в авторитарных режимах. Цена домена — пограничная замкнутость, высокое входное и выходное сопротивление по отношению к товарам, капиталам, информации, людям.
Национальное государство объединяет недостатки обеих систем, не обладая их функциональными достоинствами. В частности, его «рабочее сопротивление» — информационное (языковой барьер), экономическое (таможенный и тарифный барьеры), демографическое (паспортный, иммиграционный барьер) — весьма велико и поглощает ощутимую часть полезного социального действия. С другой стороны, гражданам национального государства все равно приходится оплачивать «имперский счет» на содержание армии, полиции, разнообразных спецслужб, бюрократического управления и так далее, не получая той естественной компенсации по уменьшению издержек огосударствленного бытия, которую предоставляет империя31.
Попыткой преодолеть эти трудности является формирование в современном мире громадных региональных объединений, таких как АТФ (Азиатско-Тихоокеанский форум), ОПЕК (Организация стран — экспортеров нефти), ШОС (Шанхайская организация сотрудничества), ЕС (Европейский Союз), ЕврАзЭС (Евразийское экономическое сообщество), СНГ (Содружество независимых государств). Здесь трансакционные «издержки существования» снижаются за счет согласования цен, налогов, денежных и товарных потоков, за счет преференций в торговле, общего таможенного пространства и т. д. и т. п. Правда, платой за вхождение в такую квази-имперскую организованность является опять-таки ограничение суверенитета. Национальное государство перестает быть полным собственником
К тому же, региональные объединения — структуры своеобразные. Представительствуют в них государства, но опираются они в основном на ресурсные территории. Это значит, что сборка экономического региона (кстати не обязательно оформленного в качестве самостоятельной геополитической единицы), может не совпадать с границами входящих в него государств. То есть, регионализация может «растаскивать» государство на составные части. Здесь характерен пример Испании, от которой после вступления страны в Европейский Союз начали обособляться этнические провинции: Каталония, Страна Басков, Андалусия, Галисия. Возможно, что аналогичная перспектива ждет Бельгию, Францию, Англию и даже Германию.
С другой стороны, колоссальные антропотоки, идущие в основном из стран Третьего мира, образование больших национальных анклавов в Европе и США, не только сделало западную реальность принципиально мозаичной (мультикультурной), но и породило феномен, которого раньше не было. Возник новый субъект истории: мировые диаспоры численностью в сотни тысяч и миллионы людей, живущих вне исторической родины. Причем пребывание в инокультурной среде не только не размывает, как следовало бы ожидать, их первоначальную идентичность, но и, напротив, переводит ее в акцентированное состояние. Связи с «землей предков» сознательно реконструируются. Это, в свою очередь, приводит к зарождению государственных образований совершенно нового типа — построенных на функциональном объединении диаспоры и метрополии. То есть, начинается осцилляция государств. Границы их становятся фрактальными, размытыми, неопределенными. Государства из устойчивой совокупности территорий, что было когда-то главным признаком их политического бытия, постепенно превращаются, в изменчивую совокупность граждан, часто распределенных по нескольким континентам. Причем гражданство здесь может быть весьма условным: лишь в той мере, в какой данный человек признает над собой власть данного государства. Такое гражданство следует называть «сетевым»: степень вовлеченности в подданство может непрерывно меняться. Явление «двойного гражданства», все шире распространяющееся по миру, юридически закрепляет ситуативность этого статуса.
Вывод из сказанного понятен. В трансформирующейся постиндустриальной реальности классическое национальное государство не слишком жизнеспособно. Встраиваясь тем или иным образом в глобальную экономику, без чего нормальное экономическое бытие, по-видимому, уже невозможно, оно вынуждено отдавать часть своих полномочий «наверх»: во-первых, транснациональным банкам и корпорациям, полем деятельности которых является вся планета, а во-вторых — региональным объединениям, которые тоже руководствуются уже не местными, а исключительно глобальными интересами. Вместе с тем, сталкиваясь с «пределом сложности» (накоплением избыточной структурности в техносоциальной среде), государство вынуждено отдавать часть своих полномочий «вниз»: гражданским организациям, криминалу, многочисленным сетевым доменам, явочным порядком организующим новую онтологическую механику.
Фактически, государство перестает быть выделенным. Из мистического или договорного единства, именуемого «нацией» или «народом», оно в условиях глобализации превращается в простой посреднический механизм, в техническую инстанцию, исполняющую весьма ограниченные инструментальные функции. Более того, в нынешних условиях «исчезновения» физического пространства гражданин или гражданский домен, концентрирующий в себе социально-экономическую определенность, имеет полное право обратиться к любому из подобных посредников. Необязательно к тому, который исторически преобладает на данной географической территории. Коммуникации Интернета предоставляют для этого достаточный выбор.