Освобожденный Эдем.
Шрифт:
Причем лекарство здесь опять оказывается опасней болезни. Поскольку «бюрократия слабо контролируется обществом и законодателями, а все ее цели (жалованье, штат, престиж, влияние) напрямую обусловлены величиной бюджета, которым она распоряжается, то бюрократы всеми силами «впаривают» обществу завышенные расходы, обосновывая их необходимостью принятия на себя все новых и новых функций»13. Одновременно становится все выше барьер, отгораживающий их деятельность от общества. Американский экономист Т. Грей приводит, в частности, такие цифры. В 1970 г. Кодекс федерального регулирования (США), который содержит все акты, принятые в этой сфере, состоял из 114 томов и насчитывал 54 000 страниц. В 1999 г. тот же Кодекс разбух уже до 200
Понятно что освоить такой объем документов, то есть, проконтролировать деятельность бюрократии, в принципе невозможно. В итоге государство, возникшее как реакция социума на стихийность природного (человеческого) бытия, становится опасным препятствием на пути в будущее. Образование в социально-государственной сфере технологически «мертвых» (избыточно-усложненных) бюрократических зон усиливает вязкость власти и препятствует своевременному принятию самых элементарных решений, а обслуживание чрезмерной государственной регламентации: законов, подзаконных актов, инструкций, предписаний, постановлений увеличивает непроизводительные расходы и съедает большую часть средств, требующихся для развития. Более того, эта чрезмерная регламентация, перегружающая собой самые простые социальные действия, приводит к образованию внегосударственных социальных структур, по типу «кланов» или «семей», принимающих на себя ответственность за разные сферы человеческой деятельности. Возникающий таким образом «параллельный социум», который в большинстве случаев является «теневым», еще сильнее расслаивает государство, уменьшая связность всей социальной механики.
Функции государства начинают присваивать себе новые социальные организованности — корпорации, отгораживающиеся от господствующей реальности собственными законами.
Следует заметить, что корпоративное строительство, начавшееся в Европе и США примерно с середины XIX столетия, явилось естественным ответом экономики на усиление государственного регулирования. Объединяясь в тресты, консорциумы, синдикаты, картели, предприниматели консолидировали ресурсы, получая возможность противостоять всепожирающему Левиафану. Другое дело, что по мере укрупнения корпораций, по мере роста их финансового могущества и освоения ими правил социальной игры, корпорации начали переходить к стратегиям хищников, захватывая и монополизируя целые области экономики. Фактически, они начали конкурировать с государством, претендуя уже на его право онтологического сюзерена. Это было выражено, например, в известной идеологеме: «Что хорошо для «Дженерал моторс», то хорошо и для Америки».
В свою очередь, ответом государства на усиление корпораций стали антимонопольные (антитрестовские) законы, принятые в США в конце XIX — начале ХХ века. Ограничивая, по крайней мере, механический рост корпораций, государство, а в лице его — общество, защищало себя от опасной экономической диктатуры. В частности, тогда же одна из крупнейших корпораций Америки «Стандарт Ойл», контролировавшая две трети нефтеперерабатывающих заводов и нефтепроводов, была принудительно разделена более чем на 30 самостоятельных фирм, которые начали конкурировать уже не с государством, но друг к с другом. А в наше время таким же принудительным образом была ограничена в своих амбициях гигантская империя «Майкрософт», принадлежащая Биллу Гейтсу.
Впрочем, ответ корпораций тоже не заставил себя ждать. С одной стороны, они начали образовывать транснациональные экономические структуры, выходя таким образом из-под юрисдикции конкретного государства, а с другой, во внутреннем социальном пространстве, взяли на вооружение стратегию «дзайбацу» — своеобразных японских компаний, послуживших основой для продвижения этой страны в число мировых экономических лидеров.
Конечно, система пожизненного найма, применявшаяся в «дзайбацу», противоречила и европейскому, и американскому либерализованному сознанию. Использовать ее в чистом виде было
Современная корпорация стремится обеспечить своим сотрудникам максимум всех возможных социальных услуг: жилье, медицинское обслуживание, повышение квалификации, страхование, берет на себя организацию отдыха, в том числе и семейного, юридическую защиту в случае каких-либо конфликтов с «внешней реальностью». Фактически, она создает целый мир, собственную страну, выходить за границы которой нет никакой необходимости. Служащий корпорации получает даже суррогат высших ценностей в виде корпоративной идеологии, корпоративной этики, корпоративного образа жизни, корпоративного гимна, в виде эмблемы корпорации, униформы, подарков, значков. Словом всего того, что обладает признаками «подлинного бытия». Даже семейное положение, наличие у служащего детей тоже поощряется (не поощряется) корпорацией. Фактически, корпорация изымает человека из социальной реальности и предоставляет ему «малую родину», становящуюся для него единственной. Ничего удивительного, что корпоративная идентичность начинает в конце концов преобладать над этнической, культурной, государственной, религиозной. Для служащего корпорации важным становится уже не столько состояние государства, гражданином которого он является, сколько его собственное, личное положение внутри корпоративной системы.
Корпорации все больше напоминают собой феоды Средневековья: самодостаточные замкнутые миры, представительствующие во внешнем мире только через своих сюзеренов. Они имеют собственные вооруженные силы в виде частной охраны, собственную разведку, собственных дипломатов, ведущих переговоры. Сходство проявляется даже во внешних признаках. Офисы крупных фирм сейчас все чаще похожи на укрепленные средневековые замки: мощная система слежения и безопасности отделяет их от остального мира. Впрочем, государство тоже не отстает. «Некоторые государственные учреждения, например президентские дворцы, напоминают крепости и окружены подобием земляного вала, который защищает их от портативных ракетных установок»17.
Государство само становится совокупностью корпораций. Формально оно еще сохраняет за собой монополию, скажем, на силовой ресурс, но уже президент Кеннеди признавал, что не может полностью контролировать Пентагон, поскольку тогда придется посвящать этому все свое время18. Аналогично обстоит дело и с другими государственными институтами. Они обретают все большую корпоративную самостоятельность. И потому армия может вести войну, нужную только ей самой, центральный банк — осуществлять финансовые операции, нужные только центральному банку, и, никто более не заинтересован в существовании и укреплении наркомафии, чем Управление (департамент, агентство) по борьбе с наркотиками: чем сильней наркомафия, тем больше средств ему выделяют.
Национальное государство утрачивает свое главное свойство. Оно перестает создавать реальность, общую для данной территории, данного этноса. Происходит не только внешняя редукция государственного (национального) суверенитета, но и разборка внутреннего пространства на самостоятельные корпоративные организованности. Хуже того, теряя интегративные, связующие социальные функции, государство утрачивает и фундамент, на котором оно покоилось до сих пор.
Оно утрачивает собственных граждан.
Не доверяя более отчужденным, реликтовым государственным механизмам, человек начинает обращаться к иным формам социального бытия.
Хотя считается, что характеризующей чертой современности является активность сетей, внедряющихся в индустриальный мир, однако сетевые структуры как специфический тип внегосударственной организации социума существовали всегда.
Отличие их от собственно государства заключается в следующем.