Освобождённый
Шрифт:
– В каком ещё убийстве? Что происходит, товарищи?
– А вот этого вам уже знать не нужно. Пока не нужно, – клацнув зубами, отчеканил капитан и, вальяжно забросив ногу за ногу, сел на кухонный стул. – Понятых нашли? Прошу приступить к проведению обыска. Вы, мама, можете присутствовать, давать пояснения сотрудникам. А муж ваш где?
– В разводе мы, он с нами не живёт уже, – неуверенно почти прошептала Ангелина Павловна.
Услышав шум, из дальней спальни дома в зал опасливо вышел Андрей. Он растерянно смотрел недоумевающим взглядом то на милиционеров, то на понятых, то на белую как мел, мать.
– Иди, погуляй, сынок, – сказала Ангелина Павловна, глядя в глаза капитану. – Это мой младший, извините,
– Выйдите, если нужно, – безразлично кивнул Чижиков.
Мама взяла за руку Андрея, аккуратно потянула его в сени, стала перед ним на колени и шёпотом изрекла:
– Андрюша, умоляю тебя, беги на автовокзал, и если Костя ещё не уехал, если увидишь его там, скажи, чтобы он уезжал быстрей и не возвращался. Не возвращался совсем. Ни при каких обстоятельствах. Что бы ни происходило. Мы всё выясним. Я не знаю, может, Костя и правда совершил что-то ужасное. Но я чувствую, что здесь какое-то недоразумение. Ты понял, Андрюшенька? И никому, никому, слышишь, ничего не говори, если ты его увидишь.
Андрей успел передать слова мамы Косте, когда тот уже сидел в мягком кресле салона красно-белого «Икаруса». Передал и то, что в их доме милиция проводит обыск. Костя совершенно ничего не помнил, что с ним было ночью, как он расстался с друзьями. Но был уверен, что ничего противоправного он не совершал. Во всяком случае, не должен быть совершить. И что такое вообще могло произойти, что домой нагрянула милиция? Впрочем, испуганный вид Андрея и переданные им слова матери возымели действие. Костя достал из сумки летнюю белую панамку, натянул её до ушей, убрал волосы, прикрыл глаза чёрными квадратными очками и провалился в кресло автобуса.
«Надо посоветоваться с папой. Он сообразит, что делать. Он найдёт, где мне спрятаться. Быстрее, быстрее гони, шеф!», – мысленно подгонял он водителя. И не знал о том, что своего отца – Нилова Георгия Петровича в Жданове он не найдёт. Ни у проживающей в ждановской Новосёловке бабушки, ни где- либо ещё. И никто его больше не увидит никогда.
А ещё Костя не знал, что никогда не увидит свою мать – Нилову Ангелина Павловну. Она умрёт на операционном столе ровно через два дня из-за нервного срыва и прободения обострившейся язвы желудка.
Вечером 30 апреля 2022 года в рабочем офисе московского Интернет-издания «Воля» отмечали юбилей – пятидесятилетие директора и по совместительству шеф-редактора Арсения Викторовича. Коллектив небольшой – пятнадцать человек – журналисты, программисты, рекламисты, бухгалтерша, секретарша, уборщица и здесь же – серо-полосатый кастрированный офисный кот. На прибранном от бумаг директорском столе – шампанское Тамани, абхазское вино, грузинский коньяк, ессентукская минеральная вода и всяческие уже почти доеденные колбасно-кондитерские нарезки.
– Друзья мои, впереди у нас лето, – уже слегка захмелевший от принятого спиртного юбиляр сфокусировал рассеянное внимание коллег. – А лето – это долгожданная пора отпусков. К сожалению, финансовая кухня нашего издания так устроена, что мы не можем вот так просто, как другие, взять и всех отпустить по морям в июле. Сами понимаете, нет у нас свободных средств, чтобы совершить такой административный подвиг. Мы его просто не потянем. Да и реклама летом должна работать, как бы там ни падали объёмы рекламных поступлений. Поэтому сейчас мы всё допиваем, доедаем, а потом дружно расходимся, разъезжаемся по домам думать. Со своими жёнами, мужьями, детьми, котами, собаками, попугайчиками, питончиками и прочими членами семей. Чтобы завтра, первого мая, в онлайн-формате сбросить на мой ящик свои пожелания или предложения по срокам вашего отпуска. Все возможные накладки вместе с бухгалтером обсудим и скорректируем на выходных в телефонном
Двадцативосьмилетний Максим Гущин пришёл в «Волю» ещё практикантом. Показал себя позитивно, как говорят, пришёлся ко двору, поэтому вопрос трудоустройства решился быстро, одним росчерком пера директора – Арсения Викторовича. Работал продуктивно и много, зарабатывал на уровне с остальными коллегами. Но последние полгода, после того, как Макс расстался со своей девушкой, владелицей модного бутика Натальей, пошёл какой-то необузданный развал не только в душе, но и в профессиональной деятельности. Директор надувал и без того плотно упитанные заросшие поседевшей бородкой щёки, угрюмо вздыхал и прикладывал ладонь к высокому лбу с низко падающим редким локоном, когда на редакторский стол приносили распечатку очередного Максова шедевра из раздела «Житейские истории».
– О чём я с тобой хотел поговорить, Максим, – начал Арсений Викторович, выйдя с Гущиным в приёмную. – Ты у нас уже сколько работаешь? Лет пять?
– Если быть точным и не считать практику, то шесть, – ответил Макс, опуская глаза и словно чувствуя, что разговор пойдёт о его увольнении. Но он ошибся.
– Подними глаза, мой друг, ты напрасно думаешь, что я снова буду предъявлять тебе претензии, тонко намекая на написание заявления об уходе. Нет! – сказал, как рубанул топором, Арсений Викторович. – Разговор о твоём отпуске. Думаю, что тебе нужно отдохнуть уже сейчас. Поехать к маме с папой в Таганрог, море ещё прохладное, но зато бодрит. Вот и взбодри своё тело, умой свою душу, отряхни свой увядший талант, Макс. Ну, не могу я на тебя смотреть, в каких мучениях ты рожаешь свои опусы. Негодные опусы, ты сам же это видишь.
– Низкий индекс читаемости – это ведь ещё не показатель негодности материала, – пожимая плечами, возразил Макс.
– Да пёс с ним, с тем индексом читаемости, мой друг! Я и есть твой самый, что ни на есть главный индекс. А я недоволен тем, что ты изо дня в день приносишь в редакцию одни и те же банальные нудные отчёты из жизни этих спортсменов, актёров, певцов и прочих, мягко говоря, лиц нетрадиционной сексуальной ориентации, – размашисто жестикулируя руками, словно делая телевизионное заявление, выпалил директор. Потом достал из наколенного кармана широких джинсов- джоггеров пачку сигарет и протянул Максу. Тот решительно отказался. – Молодец. Уважаю. Ты ещё и не пьёшь. Как бы мне всё это бросить? Научи.
– А я и не начинал, бросать нечего, – натянуто улыбнулся Гущин, при этом подтянул живот, выпрямил упругую грудь, напряг мышцы рук, чтобы директор обратил внимание на его спортивную фигуру.
– Какие положительные люди трудятся у меня в коллективе. Но порой не понимающие будничных вещей, – Арсений Викторович устало затянулся сигаретой. – Вот, смотри, за прошедшую неделю ты сдал три статьи. Первая про какого-то провинциального подмосковного певца, упорно пробивавшегося на сцену, но так и не пробившегося из-за козней чиновника минкульта. Вторая о никому не известной актрисе «Современника», которая, бог ты мой, сама воспитывает двух детей. Как будто она одна такая на всю Россию. А третья статейка про хоккеиста, который перенёс очень сложную операцию и, о, чудо, вышел на площадку. Это и есть жизненные истории? Ты знаешь, я в юности тоже занимался хоккеем, в Союзе им полстраны занималось. Всё было доступно – и катки, и коньки, а клюшки так вообще два рубля стоили. Так вот, я, наверное, каждый месяц что-то себе ломал, и потом вполне успешно выходил на лёд и продолжал играть. В чём история, которая должна заинтересовать всю страну? Которую прочитает не только хоккеист, его родители и лечащий врач, но и простая домохозяйка где-нибудь в Воркуте или Ставрополе. Не уловил?