Освобождённый
Шрифт:
А в этот момент за обеденным столом Першин отвечал на заинтересованные вопросы своей мамы о том, что это за интересный парень приходил к ней в квартиру, о котором она в прошлые годы слышала лишь мимоходом.
Обед, приготовленный родной мамой – самый вкусный и полезный в мире. Виктория Николаевна Гущина – бухгалтер отцовского малого коммерческого предприятия – в юности закончила кулинарное отделение техникума, и даже некоторое время трудилась поваром в школьной столовой. Потом замужество, выживание
Максим с аппетитом уплетал горячие мамины котлеты и молча рассматривал её располневшее лицо, огрубевшие руки, шею, стянутую глубокими морщинами. Маме пятьдесят два года, но выглядит уже как умершая пять лет назад бабушка, которой было семьдесят. Максиму не давали покоя мысли о Серёгиной матери, которую он визуально сравнивал со своей, и видел эту поразительную разницу. Как могла женщина, которая пусть моложе его родительницы всего на несколько лет, так сохранить свою фигуру, лёгкость походки, привлекательность лица и женских форм. И даже дома одевается так модно и сексуально вызывающе.
– Мама, ты телевизор смотришь? Видела президента Франции Макрона и его жену? – неожиданно, словно развлечения ради, спросил Максим.
– Видела, конечно, – захлопала глазами Виктория Николаевна.
– И как они тебе? – хитро смотря в зрачки и ожидая реакции матери, продолжил Макс.
– А как надо? Ну, пара как пара. Что такого? Что ты имеешь в виду? – не поняла напора сына Виктория Николаевна.
– Макрон моложе своей жены, её, кажется, Брижит зовут, на целых двадцать четыре года! Как тебе такое? – довольным голосом выпалил Максим.
– Ну, не знаю, – пожала грузными плечами мама. – Никогда не задумывалась над этим. У них там во Франции такое, наверное, в порядке вещей. Эдит Пиаф была намного старше мужа, лет на двадцать, наверное.
– Да и у нас в порядке вещей, – перебил Макс, – Киркоров и Пугачёва, например…
– А потом Пугачёва и Галкин, – засмеялась Виктория Николаевна. – Извращенцы какие-то…
– Почему сразу извращенцы? Я лично ничего странного в этом не вижу, у них ведь даже дети есть, – снова не дал договорить матери Макс. – Я недавно интервью брал у сорокалетней тренерши по лёгкой атлетике, так она вышла замуж за своего воспитанника, а ему двадцать. Жизненная история, мам. Любви, как говорят, все возрасты покорны.
– Ох, и работа у тебя, сынок, с такой работой нахватаешься такой грязи, что не отмоешься потом. Ну, да, Москва, туда всё дерьмо со всей России съезжается за перспективами, которых нет на периферии, – вздохнула Виктория Николаевна.
– Мам, я тоже дерьмо? – обиделся сын.
– Да при чём здесь ты? Я про этих, как их, ну, понаехавших извращенцев говорю. Весь телевизор ими забит.…
– Мам, а если бы я, например, встретил женщину старше себя?
– Так и знала. Поругался со своей бизнесменшей, всё, пошёл по рукам парень. Ну, давай, рассказывай, кто она на этот раз? – жёстко спросила Виктория Николаевна, словно
– А я разве сказал, что у меня кто-то есть, я чисто гипотетически…
– Ага, гипотетически, то про Макрона, то про тренершу свою сорокалетнюю, издалека зашёл. Ты мать не обманешь. Не хочешь говорить, скоро отец придёт. С ним про этих педофилок потолкуешь, – голосом, полным обиды, проговорила мама, убирая пустую посуду со стола.
– Насмешила, мам. Педофилки! Не могу-у! – раскатисто рассмеялся Максим.
Отец Владимир Алексеевич Гущин приехал ближе к вечеру, когда разогревшее портовые крыши солнце скользнуло вдоль берега моря и закатилось за порозовевший на западе горизонт. По-мужски коротко обнялись. Отец достал из холодильника бутылку водки.
– Не научился пить? – спросил сурово. Максим отрицательно покачал головой, отец, одобряюще кивнув, убрал бутылку обратно. – Так сказать, на побывку?
– На месяц, чуть меньше.
– Чем заниматься думаешь?
– Отдохну немного, – задумался Максим. – А потом хочу одну тему здесь в разработку взять. Школьный друг подкинул записку, написанную школьниками ещё при СССР. Представляешь, босяки, запечатали её в бутылку и кинули в залив. Кто-то выловил и сохранил до наших дней. Появилась идея найти авторов записки и сделать крутой такой материал об их нынешней жизни. Кстати, ещё даже не изучил бумаженцию. – Макс с гордостью достал из файла пожелтевший листок с выцветшей записью.
– Так, подожди, здесь написано: «город Вольный», – бережно прочитав протянутую бумагу, одёрнул довольно улыбающегося сына Владимир Алексеевич. – Ты представляешь, где это?
– Какой ещё Вольный? – нахмурился Максим. – Разве не Таганрог?
– На, сам почитай.
Максим принял записку и внимательно пробежал по нескольким написанным разными почерками строкам. В конце прочитал: «г. Вольный, СШ№7 имени В.И.Ленина, 10-а, 1978 г.»
– Ни фига себе! И как туда ехать? – озабоченно возмутился Максим.
– А никак! Не ходють туды поезда, и автобусы тоже. Как в страну дураков, поэтому Буратино в неё пешком ходил, – саркастически отрезал отец. – Раньше, при Союзе, был прямой рейс, пару проходящих – на Ворошиловград, Северодонецк – тоже катались, а сейчас всё, другое государство. Через Ростов только, с пересадкой. Но там война. Оно тебе надо?
– Вот, чёрт, – скривился Максим. – Хотя с другой стороны есть какой-то в этом свой шарм. Репортаж из зоны боевых действий. Может, шеф поведётся на хорошую тему, раскошелится командировочными?
– Да прекрати ты, – басом протянул отец. – Это тебе что, игрушки? Люди рассказывают, что там всех подряд мужиков хватают и на фронт, окопы рыть.
– Да я ещё никуда не еду, но тема интересная, – с нотой возмущенного разочарования и надрывом выдавил из себя Максим. – Вот бы реально узнать и описать всю историю возникновения, написания этой записки, и понять, как она могла попасть к нам в залив.
– Как? Как? – перекривил сына отец. – Каком кверху. Миус берёт своё начало где-то под Дебальцево, это на трассе Ростов-Харьков, представляешь? Далековато будет.