Освоение Сибири в XVII веке
Шрифт:
Главные цели организации железоделательного производства в крае определялись в правительственных наказах предельно просто: «делать пищали и к тем пищалям ядра, и… пашенным крестьяном… ковати сошники, и косы, и серпы, и топоры, чтоб вперед с Руси железного наряду… не посылати».
Половина сибирского кузнечного производства и металлообработки располагалась в городах, половина — в сельской местности. Больше всего мастеров «железного дела» оказалось в уездах Западной Сибири (в Верхотурском, Тобольском, Тюменском), а также в Енисейском (о нем в документе 1685 г. говорилось как о месте, где «кузнецов и бронных мастеров многолюдство»). Всего в Сибири к концу XVII в. металлообработкой было занято более тысячи человек. Они делали сошники, косы, серпы, топоры, ножи, дверные
Железоделательным производством, как и солеварением, занимались и частные лица, и казна. Оно было преимущественно мелким, но действовали и сравнительно крупные заводы: Ни-цынский казенный завод, железоделательный завод Долматова монастыря, завод Тумашевых в Верхотурском уезде на реке Нейве, который являлся первым в Сибири крупным частным предприятием, применявшим наемную рабочую силу, и производил до 1200 пудов железа в год.
Вспомним, что крупное производство складывалось и в других отраслях сибирской промышленности — в судостроении, солеварении, изготовлении кож… И хотя мануфактуры в Сибири XVII в. возникали нечасто и, как правило, были недолговечны, их роль в развитии сибирской экономики не следует недооценивать. Сам факт появления предприятий такого рода на далекой восточной окраине Российского государства свидетельствовал о единстве экономических процессов по обе стороны от Уральских гор, о достижении сибирской промышленностью качественно нового этапа в своем развитии.
При общем сравнении с Европейской/ Россией достижения промышленности в Сибири XVII в. могут, правда, показаться довольно скромными. Этого, однако, не будет, если сравнивать уровень промышленного производства в дорусской (XVI в.) и русской (XVII в.) Сибири. При всякого рода сопоставлениях нельзя забывать и о таких обстоятельствах, как малочисленность и большая разбросанность населения, и о тех условиях, в которых русские налаживали за Уралом промышленное производство. Обычным явлением в Сибири того времени были военная опасность, голод, нехватка самых простых и самых необходимых вещей. Учитывая все это, успехи сибирской промышленности в XVII в. нельзя называть незначительными. Достижением было уже то, что к началу следующего столетия за Уралом были представлены почти все отрасли ремесла.
Разумеется, не все они были хорошо развиты на восточной окраине России. И в конце XVII в., и в более позднее время в Сибирь еще продолжало поступать много промышленных изделий, особенно тканей. Вместе с тем резкое сокращение к концу XVII в. ввоза важных для сибиряков товаров наглядно свидетельствовало о становлении и успехах местного ремесла.
Значение для Российского государства «торгов и промыслов» Сибири в XVII в. хорошо понимали и некоторые современники. Оказавшийся в 1661–1676 гг. в тобольской ссылке выдающийся мыслитель своего времени Юрий Крижанич писал: «Сибирь и ныне нам полезна, но может стать гораздо полезнее». Показательно, что, помимо выгод от пушных про* мыслов и торговли с южными соседями, Крижанич отметил наличие в Сибири «железных руд», дающих возможность «получать оттуда всякое хорошее оружие и железо».
СИБИРСКАЯ ПАШНЯ
Развитие сибирского города не всегда было связано только с ремесленным производством или пушным промыслом. Там, где были благоприятные условия для земледелия, мог сложиться торгово-ремесленный центр, в основе существования которого прежде всего лежало развитие сельского хозяйства. В таких городах появлялось все больше ремесленных специальностей, важных в первую очередь для сельскохозяйственного производства или основанных на нем. При этом городские жители обычно сами охотно занимались земледелием и продавали хлеб для «непашенных» и «малопашенных» районов.
Важными центрами хлеботорговли являлись почти все экономически крепкие города Сибири, но особенно Туринск, Верхотурье, Тюмень и Тобольск. По сравнению с «дальними» сибирскими городами, они находились в сравнительно благоприятном для занятий сельским хозяйством
Однако прежде чем содействовать превращению тех или иных селений в города, сибирское земледелие должно было пройти большой и трудный путь. Оно начало свое развитие практически на пустом месте, в целях вспомогательных, направленных на обеспечение продовольствием служилого и промыслового населения. Но постепенно русское хлебопашество стало основой всей хозяйственной жизни Сибири, преобразовало сам облик этого края и превратило его со временем (в начале XX в.) в одну из главных житниц России.
Голод был постоянным спутником первых русских переселенцев. Oi него страдали и гибли, начиная с «Ермакова взятья», и в таежных дебрях, и в местах, вполне пригодных для хлебопашества и скотоводства. Едва тлевшие очаги земледелия коренных обитателей Сибири не могли прокормить и сотой доли оказавшихся за Уралом русских людей. Им приходилось рассчитывать только на себя.
Вначале многие переселенцы находили выход из положения, обратившись к непривычной для русского человека пище. Воспринималось это ими, однако, очень болезненно. Ранние документы пестрят жалобами такого рода: «Едим траву и коренье»; «чего на Руси и скотина не ест, то мы едим»; «помирали голодною смертью и души свои сквернили — всякую гадину и медвежатину ели»… Сибирские леса, как правило, были богаты зверем, но охота в хозяйстве подавляющего большинства переселенцев могла иметь лишь вспомогательное значение, так как основное время они были заняты другим делом. К тому же русским длительное время представлялось «нечистым» мясо многих диких животных, по сегодняшним понятиям вполне съедобных, включая деликатесную оленину.
Потребность в растительной пище на раннем этапе освоения Сибири русские часто стремились удовлетворить сбором и заготовкой путем сушки или засолки всякого рода дикорастущих трав. Например, в Мангазее готовили щи из травы, которую называли «капустою», а в Восточной Сибири варили растущий по берегам рек «борщ». Очень большое место в питании сибиряков, как уже отмечалось, стала занимать рыба.
Тем не менее при первой же возможности большинство переселенцев стремились и в Сибири восстановить привычную для коренных русских областей хлебо-мучную основу питания. Собирательство, охота и рыбная ловля рассматривались при этом как лишь подспорье в продовольственном обеспечении. В отсутствии же в нужном количестве хлеба обычно видели причину серьезных заболеваний. В 1636 г. томский воевода писал в Москву, что вследствие неурожая «служилые люди и пахотные крестьяне от великие от хлебные скудости… помирают голодною смертью, и многие едят траву борщ и кандык корень копают и едят, и от трав, и от коренья без хлеба оцынжали».
В Москве тоже хорошо понимали, что без обеспечения переселенцев хлебом невозможно их закрепление в Сибири. Сначала продовольственный вопрос пытались решить путем ежегодной присылки хлеба из Чердыни и Поморья. Мукой и крупами перед отправлением в Сибирь предусмотрительно запасались и служилые, и промышленные люди. Но по мере углубления в сибирскую территорию и усиления переселенческого движения за Урал подобные способы хлебоснабжения все меньше себя оправдывали. Они были слишком дороги, требовали больших затрат времени и, главное, были слишком ненадежны. Внутриполитические потрясения, трудности с перевозкой и иные неувязки, случалось, ставили русское население Сибири на грань голодной смерти.
Очень тяжело, например, переживали русские переселенцы Смутное время — период гражданской войны и интервенции в начале XVII в. Как сообщалось в воеводских донесениях в Москву, в 1608–1609 гг. денег и хлеба в Сибирь не было прислано совершенно, отчего там наступил «голод великой». Многие служилые люди Тобольска и других городов «от голоду разбежались на Русь», остальные собирались поступить так же, «только им хлебного жалованья не будет». В 1613 г. пелымский воевода просил хоть немного хлеба для стрельцов своего гарнизона, чтоб они «врознь не разбрелися, а Пелым-ского города пуста не покинули», и напоминал, что «запасы сполна на Пелымь не дохаживали пятой год».