Освоение Сибири в XVII веке

Никитин Николай Николаевич

Порядок управления Сибирью, характер ее эксплуатации как феодальным государством в целом, так и отдельными его представителями — все это следует рассмотреть более подробно.

ЭКСПЛУАТАЦИЯ СИБИРИ ЦАРИЗМОМ В XVII В

Система управления Сибирью в XVII в. была по-своему довольно четкой и последовательно направленной на извлечение с зауральских территорий максимальных прибылей для казны.

В Москве сибирскими землями вначале ведал Посольский приказ, с 1599 г. — Приказ Казанского дворца (управляющий также и Поволжьем), а с 1637 г. было специально создано новое центральное учреждение — Сибирский приказ, на который и возлагалась вплоть до 60-х гг. XVIII в. ответственность за состояние

«новой государевой вотчины». Новый приказ сразу же получил очень широкие, по сравнению с другими учреждениями такого же рода, полномочия: он не только обязан был заботиться об исправном поступлении в царскую казну податей и налогов, о назначении на места воевод и прочих «начальных людей» и т. д., но и о хранении пушнины, о проведывании новых земель, о связях с сопредельными странами.

Во главе Сибирского приказа стоял судья (назначавшийся обычно из видных представителей московской знати); ему подчинялись дьяки, ведавшие «столами» (отделами) — Томским, Ленским, Мангазейским и др., а канцелярскую работу выполняли десятки подьячих.

Вся подведомственная Сибирскому приказу территория делилась на уезды, возглавляемые назначенными из Москвы воеводами, в руках которых и сосредоточивалась местная власть. Уезды с течением времени объединялись в «разряды» (Тобольский, Томский, Енисейский, Ленский), которыми руководили разрядные воеводы. А над всеми сибирскими городами, уездами и разрядами главенствовал тобольский воевода.

Такой порядок управления был необычен для окраин Российского государства, но хорошо объясняется отдаленностью «новой государевой вотчины» и ее громадными размерами.

В распоряжении воевод находились канцелярии — съезжие, или приказные избы (в больших городах — палаты), которые словно копировали в уменьшенном виде Сибирский приказ. Главную роль в них обычно играли 1–2 дьяка, которым подчинялось несколько подьячих, ведавших столами — денежным, хлебным, ясачным и т. п.

Уезды состояли из русских «присудков» и «иноземческих» ясачных волостей. Волости обычно соответствовали давно сложившемуся родо-племенному делению сибирских народов, и управление ими осуществлялось с опорой на местную родо-племенную знать. Русское же уездное население подчинялось непосредственно «приказчикам», которые в своих «присудах» были как бы воеводами в миниатюре.

Большинство сибирских крестьян в рассматриваемое нами время как раз и находилось в ведении этих «приказчиков». Они обычно назначались из представителей местной служилой верхушки и имели очень широкий круг прав и обязанностей. Приказчик прежде всего должен был следить за исправным выполнением крестьянами повинностей и «искати государю во всем прибыли». Приказчику предписывалось «унимать» крестьян от «всякого дурна», вмешиваться в случае необходимости (если возникало опасение, что пострадает работа) в собственное хозяйство крестьян и даже в их личную жизнь.

Некоторым противовесом всей этой разветвленной административной системе (и вместе с тем составной ее частью) являлась «мирская», общинная организация сибирского населения. Общинное начало, как убедительно показали исследования последних лет, было еще очень сильно на Руси в XVII в. (особенно в районах, не знавших крепостного права), и жители сибирских городов и уездов также делились на отдельные «миры» (крестьянский, посадский, служилый), спаянные общностью судеб и интересов и по большей части самостоятельно решавшие свои внутренние дела. Они сами распределяли в своей среде налоги, повинности, различные «службы», контролировали сбор пошлин. «Миры» нередко успешно отстаивали перед воеводской администрацией свои интересы, но вместе с тем вынуждены были помогать ей в управлении сибирскими землями, постепенно превращаясь в низшее звено государственного аппарата.

Широкие права и отсутствие строгого контроля со стороны вышестоящего начальства давали воеводам, «приказчикам» и другим «приказным» возможность, несмотря на противодействие «мира», часто злоупотреблять своей властью и нарушать «для своей

корысти» законы, на страже которых они были призваны стоять. Это тяжело отражалось на населении.

Больше всего, как это ни покажется странным, верхушка администрации притесняла вооруженную опору государственной власти — служилых людей, поскольку именно они по роду своих основных занятий наиболее часто сталкивались с «приказными людьми», находясь в их непосредственном ведении. «Никого не пороли так часто и так усердно, как казаков», — подметил В. Н. Шерстобоев.

Но телесными наказаниями за малейшую провинность и побоями, приводившими порой к тяжелым увечьям, «насиль-ства» воевод и «начальных людей» над рядовыми служилыми не ограничивались. Широкое распространение получили, например, вымогательства взяток. Их давали за зачисление на освободившееся в гарнизоне место, для своевременного получения жалованья, для освобождения от обременительных «служб» и просто «в почесть». Удобной статьей дохода стало заключение подчиненных по ложному обвинению в тюрьму для «вымучивания» денежных подношений или кабальных записей на якрбы данные в долг деньги. Воеводы и «головы» заставляли служилых работать в своем хозяйстве, обсчитывали их при выдаче жалованья.

У торговых и промышленных людей воеводы вымогали взятки особым способом: задерживали выдачу разрешений на промысел и ставили тем самым перед угрозой не попасть на место охоты вовремя. В тяжелую обузу для промышленных и торговых, а также служилых и «всяких жилецких» людей превратились обязательные подношения представителям воеводской администрации, включая их дворню, производившиеся обычно мехами либо совершенно открыто «в почесть», либо в виде «займов».

«Приказные люди» и воеводы разоряли жителей Сибири ростовщичеством и спекуляцией, не останавливались перед прямыми грабежами и насилиями. От их притеснений страдало и служилое, и неслужилое население, и русские, и «иноземцы». Сталкиваясь с подобным произволом, ясачные люди, случалось, посылали депутации к служилым и крестьянам с расспросами: «Так ли де у вас на Руси великие люди и приказные делают?..» И узнавали, что русские терпят такие же «насиль-ства» и что по московским законам все это называется «воровством», подлежащим «жестокому наказанью» от «великого государя». До «государя», однако, сибирским жителям было далеко…

Конечно, коренное население Северной Азии, жившее до прихода русских в основном в условиях патриархального строя, переносило феодальный произвол и угнетение крайне болезненно, однако было бы неверно считать весь обрушившийся на сибирские народы в XVII в. режим феодальной эксплуатации «национальным гнетом», как это нередко делалось в старой исторической литературе. Национальным этот гнет можно было бы признать лишь в том случае, если бы ему не подвергался в той же мере и русский народ, а он в XVII в. эксплуатировался феодалами ничуть не в меньшей степени, в том числе и на сибирской территории.

Даже такая, не слишком часто встречавшаяся в рассматриваемое время форма социального угнетения, как превращение свободного человека в холопа, распространилась за Уралом не только на коренное население, но и на русских. Холопов в Сибири было, правда, немного. В частности, выходцы из местных народов ими чаще всего становились, лишь попав в плен к русским во время военных походов, так как «мирными иноземцами»— плательщиками ясака — правительство очень дорожило и решительно препятствовало их закрепощению. В холопы («дворовые люди») «иноземцы» попадали и в результате их продажи соплеменниками: обычай продавать детей и женщин существовал у многих сибирских народов. Русские же становились холопами чаще всего в результате закабаления, когда, например, за долг человек попадал «в зажив головою» к заимодавцу-кредитору. «Тенденция к закрепощению отнюдь не ограничивалась лишь местным населением», — замечает известный советский историк В. И. Шунков и приводит интересный факт: «Выпись… 1719 г. отметила по Берёзову 38 дворовых людей, в том числе одного самоеда, 15 остяков и 22 русских».