От Балаклавы к Инкерману

Ченнык Сергей Викторович

Они же открыли сильный огонь по французским кавалеристам, заставив их отступить. Умелые и спокойные действия пластунов, спокойно встречавших кавалеристов выстрелами с земли, произвели впечатление на владимирцев.

«Во время нападения африканских конных егерей на батарею… пластуны первыми открыли по этим удальцам ружейный огонь. При этом один из пластунов (они все время находились в кустах) только что лежа выстрелил и встал, чтобы зарядить ружье, как навстречу ему скакал один отсталый всадник и готовился уже саблей снести голову. В это мгновение пластун, падая на спину, выстрелил почти в упор и убил всадника, потом медленно встал и начал вновь заряжать ружье. Замечательны их хладнокровие и находчивость; причем все это делалось не спеша, не выказывая никакой особой суетливости».{956}

Черноморцы

действительно, рассыпавшись по кустарнику, не стали по пехотной методе сбиваться в кучки, а продолжали действовать поодиночке, демонстрируя особенное умение стрелка распоряжаться своими выстрелами. От сабельных ударов они умело защищались, в результате ни один не погиб от холодного оружия, хотя царапины имели многие: «набиты были пьявки».{957}

Французы сами признают, что первые потери, в том числе двоих офицеров, они понесли от стрелков, стрелявших с земли. Пластуны спешили нескольких егерей, один из которых избежал плена лишь благодаря трубачу эскадрона.{958}

Офицер африканских егерей, капитан Дангла, увлекшись атакой, доскакал почти до самых штыков одного из каре Владимирского полка и был там убит.{959} Похоже, именно его смерть была описана офицером Владимирского полка Розиным в своих воспоминаниях.

«В минуту самой жаркой схватки к нашему фронту подскакал французский офицер, крича с польским акцентом по-русски: «руби их, русских!».

^{Драгун 2-го драгунского полка в походном снаряжении. Балаклава. 19 октября 1854 г. Рисунок карандашом генерала Вансона, Музей армии. Париж.}

Мне очень хотелось взять его живым. Я предупреждал свой фас, чтобы, не трогая седока, подбили только его лошадь. Но тут же чья-то пуля, шагах в десяти от линии фронта, повалила его на землю. После отбития атаки я подошел к этому интересующему меня и так отчетливо ругавшемуся по-русски субъекту. Он оказался смертельно раненным, однако несмотря на то, озлобленный вопросом моим, как он попал в ряды неприятеля, еще мог приподнять револьвер, намереваясь выстрелить. Сопровождавший меня солдат, угадав эту мысль, остановил его руку».{960}

Розин упоминает и другого пленного французского офицера, получившего несколько штыковых ран, которого он увидел вечером на перевязочном пункте и который, «…чувствуя приближение смерти, обратился к окружающим с просьбой передать парламентеру находившиеся при нем часы и медальон с портретом одной и той же женской личности, что ему, конечно, обещано было с полной готовностью».{961}

Трудно судить, кого на самом деле увидел Розин. Упоминаний о том, что еще кто-то из офицеров африканских егерей оказался в плену и там умер, нет. Возможно, он путает его с одним из офицеров Легкой бригады, в которой легкие драгуны были одеты в униформу синего цвета, как и егеря. Возможно, Розин просто добавляет долю неизменного военно-романтического флера в свои воспоминания, старясь, таким образом, их оживить. У него вообще в воспоминаниях встречаются совершенные несуразицы. Только упоминание о еврейском военном оркестре одного из пехотных полков 12-й дивизии, попавшем в плен и отпущенном английскими кавалеристами, чего стоит!{962}

^{Англо-французская дружба в Крымской войне. Рисунок английского полковника (в Крыму — лейтенанта Стрелковой бригады) Вильяма Томаса Маркхема. 1854 г.}

Действия Владимирского пехотного полка в Балаклавском сражении отражают еще одну не самую лучшую сторону Крымской кампании и Николаевской армии вообще: слабую готовность русской армейской пехоты вести огневой бой — «…стрельбе никогда не учили толком».{963} Этот недостаток во всей своей красе проявился еще при Альме. Балаклава лишний раз подтвердила это. Так, несколько эскадронов французской кавалерии почти вплотную наседают на каре владимирцев. По Розину, пехота отбивается от них ружейным огнем,

по крайней мере, имеет такую возможность. В подобной ситуации в эпоху наполеоновских войн фасы каре были бы «украшены» грудами убитых людей и лошадей. В Крыму африканские егеря обходятся почти без потерь, точнее, с минимальными потерями. Дело не в наличии или отсутствии нарезного оружия. Дело в неумении русской пехоты с толком применять то, что у нее было: «…стреляли наугад, как кому заблагорассудится».{964} Сохранился вполне достоверный анекдот, что однажды в конце 1820-х годов генерал-фельдмаршал Остен-Сакен, инспектируя войска вверенной ему армии, нашел осмотренные им части в стрелковом отношении такими, что выразился следующим образом: «Они в целый уезд стрелять будут, да не попадут».{965}

Низкая обученность пехотинцев армейских полков применять свое оружие приводила к самым неожиданным результатам, которые рисовали отнюдь не радостную картину. Глебов приводит пример, как в горячке боя солдаты часто просто вообще не заряжали оружие, стараясь поспеть за общим темпом стрельбы: «У одного раненного солдата, приведенного с оборонительной линии, оказалось все количество патронов на лицо, а капсюлей — ни одного. Когда же унтер-офицер стал допрашивать, куда он растерял капсюли, солдат откровенно сознался, что так как пальба в цепи была частая, то он не успевал заряжать ружья, а стрелял из него одними капсюлями. И таких, быть может, у нас найдется много, которые стреляют по неприятелю не пулями, а капсюлями. Как же после этого французам не одолеть нас?».{966}

Интересно, что в этом случае речь идет об одном из полков 6-го пехотного корпуса, который на смотре 1851 г. Император нашел вполне в удовлетворительном состоянии, хотя церемониальный марш не был блистателен».{967}

Хотя в современной литературе часто стараются преподнести войска этого корпуса как резервные, истине это соответствует лишь частично. Этим полкам было когда заниматься усиленной боевой подготовкой, да и условия их жизни мирного времени были получше, чем у других. Офицер штаба Меньков, например, отмечал в дневнике даже определенный комфорт: «Солдат 6-го корпуса, конечно, лучше и представительнее солдата действующей армии; он ест русский хлеб, стоит на квартире у земляка, не знает караулов и походов, здоров, смотрит бодро, и весело отбывает обычный лагерь под Москвой».{968}

К счастью, французские конные егеря еще не привыкли в отличие от своих коллег из английской легкой кавалерии решать проблемы на поле боя с помощью револьверов и полагались лишь на холодное оружие или ненадежные пистолеты. По этой причине они через год не смогли под Кангилом сделать разгром откровенно «проспавшего» нападение Елисаветградского уланского полка полным.

«При преследовании в Крыму Елисаветградского уланского полка французской кавалерией д'Алонвиля означенный полк понес бы страшные потери, если бы неприятель был вооружен револьверами. Уланы отступали не собственно от напора следовавшего за ними неприятеля, а из опасения быть окруженными со всех сторон… наступавшими в некотором отдалении частями неприятельской кавалерии. Отступая, уланы огрызались и не раз поворачивались лицом к неприятелю и вообще не допускали французов висеть у себя на шее. Если бы неприятель тогда был вооружен револьверами, то он не только воспользовался бы теми трофеями, которые он извлек, забирая отсталых людей на обессилевших лошадях, но мог бы причинить значительный урон убитыми и раненными».{969}

Помешали африканским егерям у Балаклавы и стрелки. Они, может быть, и не нанесли им большие потери, но беспокойства доставили немало своими фланговыми выстрелами.{970} Работу стрелков оценили достойно. Им было пожаловано 6 знаков отличия Военного ордена.{971}

4-й полк африканских егерей стал первой частью Французской армии, получившей отличие “Balaclava” на свое знамя.{972} Не обделили и почти не участвовавший в бою 1-й полк, получивший такое же отличие.{973}

Хотя сильного урона русским французы нанести не сумели, их действия были спасением для добиваемой русской артиллерией Легкой бригады: «…Впрочем, атака их хотя и не удалась вполне, однако же достигла своей главной цели, ослабив канонаду отряда Жабокрицкого, направленную на отступавшую бригаду Кардигана».{974}