От чужих берегов
Шрифт:
Перескочил на корму, огляделся. Сзади вход в рубку, или, как тут принято называть, «pilot house»,– через большие двустворчатые двери из затемненного стекла. Вроде как распахнешь их – и устраивай светский прием на всей палубе. Не удержался, решил внутрь глянуть – как тут народ время проводил…
Потянул створку на себя, она на удивление легко и плавно распахнулась. Потянуло… ацетоном и тленом: это уже как вспышка – мозг не тратит ни единой наносекунды на осознание того, что это все может значить. Руки схватились за автомат раньше, чем строка мысли проскочила через сознание.
Черт бы побрал затемненные стекла и блики на них. Мертвец разглядывал меня с расстояния в метр, а я не только не заметил его, но даже сам пригласил перекусить.
Он схватил меня за автомат и рукоятку «зига», торчавшую из кобуры, словно специально, перекрыв доступ ко всему оружию. Смрад волной, щербатая гнилая пасть метнулась прямо к моему лицу, словно стремясь укусить за нос, как шутка глупая. Все сразу накатило – дикое омерзение, тошнота, страх, парализующий, отчаянный страх, когда мутные злобные глаза оказались прямо напротив моих, зрачки в зрачки.
Толстое, одутловатое и обвисшее лицо с пятнами тления. Облезлые грязные волосы, огромная открытая рана на лице справа – словно от удара молотком, но крови нет, лишь какая-то мерзкая слизь скопилась возле нее.
Не укусил. Вернее, укусил, но не достал – я успел подставить руку в кевларовой перчатке, которая нож держит, спасибо все тому же разграбленному дому в Юме. Но зубами он вцепился больно, как тисками сжал. Навалился на меня, я отступил и… запнулся за сложенный шезлонг. Новая вспышка страха, мысль: «Хана!»
Я упал навзничь, тяжело, больно – не спасла даже амортизирующая плита «плэйт-карриера»,– чуть не лишившись дыхания. Большой, жирный и смердящий мертвец навалился сверху. Его харя теперь лежала где-то у меня на груди, и он вновь попытался укусить, уже в запястье, но мне удалось оттолкнуть его голову двумя руками, упираясь в лицо и лоб. Его кожа и вислая плоть лица как-то скользко и вяло, омерзительно вяло подавались под моими пальцами, а его глаза… они не меняли своего выражения. Он пытался жрать меня и даже не осознавал, что я сопротивляюсь.
Сквозь туман в сознании крик Дрики, но что она кричит? Не слышу, не знаю, не до того, меня сейчас куснут – и все, я мертвец, зомби, тварь бродящая, поганящая землю, я такой же, как та зараза, что сейчас лежит на мне, расплываясь мешком гнилого мяса. Автомат зажат между ним и мной, до пистолета не дотянуться. Я толкаю его голову двумя руками, пытаясь оттолкнуть в сторону. Но у меня не очень получается – мертвец цепкий и тяжелый и как-то вообще расплылся в стороны.
Дышу через раз – все же сбил дыхалку, и легкие заполнены трупной вонью,– тошнота, как шар для боулинга, катит откуда-то изнутри, и я понимаю, что могу облеваться прямо сейчас, вот так, как лежу.
Зомби тихо скулит, тяжко ворочается и пытается дорваться зубами до меня. Дернулся, не достал, зато мне удалось столкнуть его тушу набок, в сторону. Есть, одна рука свободна! Краем глаза вижу подбежавшую к лодке Дрику – кажется, я даже слышал ее топот: причал гулкий.
Рука дергается к пистолету, инстинктивно, и натыкается на похожую на гнилой окорок лапу мертвяка.
Грохнуло глухо – как в подушку выстрелил. Голова мертвяка странно вздулась сбоку, из глаза потекла бурая жидкость, и струйкой сочился синий дымок. Выходного отверстия не было, а то еще и забрызгало бы. Туша зомби обмякла – большая, заполненная гнилым жиром,– даже как-то растеклась по палубе, подобно налитому водой воздушному шару.
Еще не опомнившись от паники, опасаясь того, что из рубки кто-то еще бросится на меня через открытую дверь, задергался, рывком высвободился из захвата мертвых рук, откатился в сторону, прицелился в дверной проем, ожидая, что оттуда выскочит кто-то еще.
– Укусил? – Испуганный голос Дрики прямо над ухом.
Она, кстати, в панику не впала – стояла надо мной, вскинув «укорот» и прикрывая меня, поднимающегося.
– Нет,– покачал я головой, поднимаясь на ноги, но так и не опуская ствола.– Дурак я, забыл про осторожность. Дурак совсем.
Тошнота накатила девятым валом, и я едва успел перегнуться через борт, потеряв все, что съел с утра.
– Тебе плохо? – продолжала беспокоиться девушка.
– Мне хорошо,– уверил я ее.– Уже. Просто с трупом лишнего пообнимался, вот и вывернуло. Гадство, воняет от меня…
– От него больше воняет,– дипломатично сказала Дрика, толкнув ногой труп.
– Спасибо, обнадежила,– поблагодарил ее я.
Отодвинулся по борту подальше от расплывающейся в воде блевотины и взялся полоскать руку в перчатке, которую пытался жевать мертвяк. Блин, обслюнявил, скотина, теперь чем отмывать? Как вспомню, так кажется, что никакой ацетон не возьмет… бензином, блин… и поджечь…
– Уходить пора,– скромно напомнила Дрика.
– Пошли,– кивнул я,– прикрывай. Я эти вон потащу,– указал я на кранцы.
– Хорошо.
Дотащили груз до «Туга» без приключений, свалили на корму, и я сразу начал прилаживать большие оранжевые груши кранцев на релинг, с небольшими промежутками.
«Отдать концы» тоже получилось без особого труда: «восьмерки» распутывались легко. Я так и остался стоять у борта, глазея по сторонам и с тихой матерщиной продолжая принюхиваться к себе: разило мерзостно, надо срочно что-то делать. Опять соляркой – как тогда, в Ла-Порте?
Лодка, утробно бурча дизелем и вибрируя палубой, медленно отвалила от причала, баламутя воду «подрульками», потом начала неторопливо набирать ход, сваливаясь в пологую циркуляцию, разворачиваясь вверх по течению. Я заглянул в окно рубки – вид у Дрики был сосредоточенный, но вполне уверенный, большое рулевое колесо из лакированного дерева она крутила не торопясь, явно понимая, что делает. Надо бы и самому попробовать будет, не так это сложно – похоже, в том же самолете кнопок с рычагами куда больше, и справлялся же…