От чужих берегов
Шрифт:
В первый момент мне показалось, что «грешник» не ответит, но один из «добровольцев», тучный, но очень крепкий, похожий на борца мужик в черной разгрузке и черной кепи, ощутимо ткнул его кулаком в спину.
– Я был финансовым советником,– быстро ответил пожилой.– Я работал на «Инзингер», на Уолл-стрит, в Нью-Йорке.
– Как тебе имя? – снова гулко и с эхом вопросил Преподобный, явно претендуя на роль Гласа-с-Небес.
– Я – Сэмьюэл Брик,– поспешно ответил тот.
– Финансовый советник…– В голосе Преподобного послышалась недобрая усмешка.– Ты учил людей,
Брик явно хотел сказать, что это не так, но получил сзади удар в почки и задохнулся от боли, выпучив глаза. Преподобный же обратился к залу:
– Все слышали? Всем ясен грех? Меняла! Меняла у нас в храме! Жрец Золотого Тельца, за поклонение которому Бог карал израелитов!
– Преподобный вложил все свои наличные в Ай-Ти-рынок,– вдруг прошептал кто-то сзади,– и пролетел на всю сумму, когда рынок рухнул. С тех пор, хоть и времени много прошло, он банкиров и финансистов приравнял к Антихристу. Не оборачивайся.
Толпа шумела, кричала, какая-то кликушествующая женщина выкрикивала: «Адский пламень вижу! Горишь! Сатана тебя ведет!» Где-то громко плакал ребенок.
– Ты! – указующий перст Преподобного был направлен на молодого с мелированными волосами.– Отвечай мне, как ответил бы самому Иисусу пред вратами вечной жизни! Ты – мужеложец?
«Мужеложец» был явно в полной прострации и просто мотал головой из стороны в сторону, показывая, что даже не хочет слышать вопросов. Преподобный не смутился даже тогда, когда несколько сильных тычков в спину так и не вывели «грешника» из его страусового состояния.
– Может кто в этом зале свидетельствовать в защиту или в обвинение этого человека? – вдруг заголосил сын проповедника, обводя глазами зал.
Пронеслась волна выкриков, потом какая-то женщина закричала:
– Все знают, что Билл Уилкокс уехал из нашего города в Сан-Франциско, чтобы жить в грехе со своим любовничком, Джоном Мёрфи! А сейчас, когда припекло его гнилую задницу, он прибежал обратно, ища защиты у нас!
– Так это? – взвизгнул мальчишеский голос.
Несколько человек удивительно дружно, похоже, что срежиссированно, откликнулись из разных концов зала: «Так! Святая правда!» К вопросу обеспечения массовки Преподобный, похоже, подходил серьезно, ничего не оставляя на волю случая.
– Ты! – вновь с обличающим жестом обратился к трясущемуся гомосексуалисту Преподобный.– Ты забыл заповеди Христовы! Ты забыл о том, что завещано Доброй Книгой, что «если кто возляжет с мужчиной, то его убить смертию»! Забыл? Отвечай!
Звукооператор откровенно пережимал с эффектом эха, слов Преподобного было уже почти не разобрать, я их скорее угадывал.
– Этот тоже спекся, но сам дурак – нашел куда приехать,– пробормотал почти мне в ухо голос сзади и вновь добавил: – Не оборачивайся, не привлекай внимания, потом поговорим.
– Грешники! – снова возопил Преподобный Смит.– Вашими грехами погиб мир, каждый ваш грех был той соломинкой,
Здоровяки-«добровольцы», стоящие за «грешниками», явно приготовились к чему-то, было заметно, как они напряглись. Толпа ревела так, словно в церкви запустили реактивный двигатель. И вновь крик как обрезало по мановению руки проповедника:
– Карой вам да будет изгнание из стада! Очистимся, братие! Очистим свое стадо! Аллилуйя! Аллилуйя, братья! Возлюбим Иисуса! Изгоним козлищ из стада нашего! Аллилуйя!
Все вдруг пришло в движение. Похоже, все, кроме нас с Дрикой, знали, что будет дальше, и этого только и ждали. «Добровольцы» поволокли к дверям «грешников», ловко заломив им руки и толкая головой вперед, словно собираясь таранить стены. За ними следом шли проповедник с сыном, продолжающие кричать на все лады, а уже за ними потоком потекли из церкви люди.
На просторной площадке перед храмом горели три фонаря, стоящих тесно, освещая какие-то ведра, стоящие на расстеленном брезенте, и пухлые мешки, похоже, с чем-то мягким. Как выглядела местная версия аутодафе, мы увидели сразу: тянуть резину и исполнять какие-нибудь еще ритуалы никто не стал. «Добровольцы» с треском сорвали оставшуюся одежду с «грешников», а еще какие-то люди, выбежавшие из толпы, начали мазать их чем-то темным, похожим то ли на отработанное машинное масло, то ли на деготь. Толпа ревела, свистела, хор, выбравшийся на крыльцо, пел «Ведет меня Господь рукою твердой», а еще несколько человек, одетых так же, как и «добровольцы», расположились по периметру толпы, откровенно за ней присматривая. Похоже было, что Преподобный уже обзавелся личной гвардией.
Измазанных голых «грешников» сбили с ног и начали посыпать перьями и пухом из открытых мешков. «Добровольцы» тыкали их палками, заставляя переворачиваться, и вскоре вместо людей на брезенте ворочались два странных существа, и было слышно, как истерически рыдает «мужеложец Уилкокс».
Подгоняя ударами палок, «добровольцы» заставили жертв залезть в большой пластиковый контейнер, который был подвешен к крану – небольшому такому крану, установленному на тракторе. Взревел дизель, «люлька» поднялась повыше, а трактор медленно покатил к ограде, а за ним бежала беснующаяся толпа.
После того как фары трактора упали на многорядную проволочную ограду, стало видно, что на той стороне скопилось не меньше трех десятков зомби. Они, подобно толпе прихожан, бесновались, хватаясь за проволоку и пытаясь тянуть свои разлагающиеся руки к людям. Как минимум двое из мертвецов были покрыты толстым слоем пуха и перьев по черному.
Дрика схватила меня за руку, прошептав испуганно:
– Это что они делают?
– Они их изгоняют,– сказал я, прекрасно поняв, что сейчас последует.– Они вымазали их смолой, обваляли в перьях, как поступали с шулерами и мошенниками по местной традиции, и теперь изгоняют из города.