От дам-патронесс до женотделовок. История женского движения России
Шрифт:
Его взгляд на проституток и роль проституции в обществе демонстрировал его пренебрежительное и утилитарное отношение к женщине:
Вы, может быть, удивитесь, что в число этих почетных званий я включаю и несчастных б… Эти несчастные всегда были и есть, и, по-моему, было бы безбожием и бессмыслием допускать, что бог ошибся, устроив это так, и еще больше ошибся Христос, объявив прощение одной из них. <…> То, что этот род женщин нужен нам, доказывает то, что мы выписали их из Европы; то же, для чего они необходимы, нетрудно понять <…> Что сталось бы с семьями? Много ли бы удержалось жен, дочерей чистыми? Что сталось бы с законами нравственности, которые так любят блюсти люди? Мне кажется, что этот класс женщин необходим <выделено Толстым. – И. Ю.> для семьи при теперешних усложненных формах жизни. Так что, если мы только не будем думать, что общественное устройство произошло по воле каких-то дураков
340
Там же. С. 688.
В заключение письма Толстой формулирует свои взгляды на роль женщин в обществе:
Призвание женщины все-таки главное – рождение, воспитание, кормление детей. Мишле прекрасно говорит, что есть только женщина, а что есть мужчина 341 .
Другой отклик на работу Милля последовал со стороны Н. И. Соловьева, издавшего книгу «Милль, Конт и Бокль о женском вопросе» (М., 1870). Идеи Соловьева во многом перекликались с идеями Страхова. Трудно сказать, кто из них на кого повлиял, так как они опубликовали свои статьи практически одновременно. Сам этот факт дает возможность доказательно говорить о выработке общей контраргументации женским требованиям в формирующемся охранительном дискурсе.
341
Там же.
Так же, как и Страхов, Соловьев признает факт существования «женского вопроса»: «…женский вопрос все еще не перестал волновать умы современного общества», хотя «остается по-прежнему далеким от своего разрешения» 342 . Более того, он утверждает, что отношение к «женскому вопросу» в российском обществе стало «мерилом прогрессивности писателя» 343 , что, возможно, смягчило резкость некоторых его формулировок.
Так же, как и Страхов, Соловьев строит свою аргументацию на основании тезиса о нерусском происхождении идей о женской эмансипации. Так, Соловьев писал, что особого значения для русского общества брошюра Милля иметь не может, так как она не сообразуется «с историей русской женщины».
342
Соловьев Н. Милль, Конт и Бокль о женском вопросе. М., 1870. С. 5.
343
Там же.
С одной стороны, Соловьев, безусловно, прав, напоминая читателям о другом историко-культурном контексте проблемы. Он приводил в пример деятельность в России многочисленных правительниц, начиная с княгини Ольги, напоминал о таких «политических» женщинах, как княгиня Е. Р. Дашкова (президент Российской Академии наук и Санкт-Петербургской Академии наук и художеств), императрица Мария Федоровна (основательница собственного Ведомства императрицы Марии), о своей современнице великой княгине Марии Николаевне (президент Академии художеств). Он напомнил читателям об имущественных правах русских женщин, о правах купчих в управлении общинными делами, о праве женщин на выборах дворянства, о праве женщин участвовать в земских выборах 344 .
344
Соловьев Н. Милль, Конт и Бокль о женском вопросе. С. 5.
С другой стороны, описывая такие возможности современниц, как право на труд в телеграфном ведомстве, доступ к учительским местам, к должностям бухгалтерш и «процветание Высших женских курсов», он не осознавал их как результат деятельности женского движения и личной эмансипации женщин. Тот факт, что новая реальность – это следствие обсуждения проблем женщин в национальном масштабе и их собственной активности, ускользал от него.
Другой привычный прием охранительного дискурса, которым активно пользовался Соловьев, – «объективация» женщин, представление их как объекта мужских манипуляций:
Что же касается до самих женщин, то они большею частью повторяли, что им нашептывали мужчины, сами же от себя редко что говорили <…> 345 .
Отказывая женщинам в деятельном начале, Соловьев не интерпретирует их работу по изменению своего положения как коллективные действия. Отсюда его негодование по поводу предположения «западных эмансипаторов» типа Дж. Ст. Милля о возможных женских коллективных акциях, которых «конечно, нет и быть не может» 346 .
345
Там
346
Там же. С. 10.
Неоригинальны и его попытки принизить общественное звучание тех женщин, которые реально повлияли на социальную жизнь. В первую очередь достается от него Жорж Санд. Авторитет Жорж Санд, утверждал Соловьев, выстроен на идеях, ей не принадлежавших, в которых нет ничего «собственно женского», а все ее романы – только «поэтический перифраз коммунистической теории любви, гораздо ранее ее выдуманный мужчинами» 347 .
В русле другой традиции охранительного дискурса – «биологизации» женщины – он, так же как Страхов и Толстой, рассматривает жизнь и деятельность женщины исключительно в рамках ее репродуктивной функции. Из чего он делает вывод, что «женский вопрос» есть «бездетный вопрос». От имени людей «поживших», с жизненным опытом, он оценивает «зарождающуюся деятельность женщины, как пустую претензию» 348 . Тем самым маркирует свой охранительный лагерь как сообщество людей немолодых, противопоставляя его молодежи, «для которых роман жизни еще не начался» и которые «у нас более всего и занимаются женским вопросом» 349 .
347
Там же. С. 18–19.
348
Там же. С. 5.
349
Там же. С. 52.
Свою задачу Н. И. Соловьев видит в необходимости объяснить читателям книгу Милля, с тем чтобы общество «правильно переварило ее» и чтобы эта книга не получила того «незавидного, наркотического успеха», который в свое время снискал роман Чернышевского. Опасения Соловьева были не напрасны. По словам публициста И. Вертинского, книга Дж. Ст. Милля стала «одним из боевых знамен женской самостоятельности» 350 .
Наиболее одиозной фигурой консервативной фронды стал профессор юстиции Новороссийского университета П. П. Цитович (1843–1913), который откликнулся на серию статей Н. К. Михайловского «Письма ученым людям» брошюрой «Ответ на письма к ученым людям» (Одесса, 1878). В том же 1878 году он издал «Хрестоматию „нового слова“» (Одесса, 1879), первую часть которой составила еще одна его брошюра, посвященная теме «женского вопроса»: «Что делали в романе „Что делать?“»
350
Ветринский И. Анна Ивановна Волкова. Биографический очерк // Волкова А. И. Воспоминания, дневник и статьи. Н. Новгород, 1913. С. XIV.
Позиция Цитовича в отношении «женского вопроса» сводилась к огульному поношению русской журналистики, русской беллетристики и всей российской молодежи как сил, поддерживающих этот вопрос.
Цитович вполне осознавал, что «женский вопрос» возник как результат модернизирующегося общества и что касается он преимущественно женщин привилегированных сословий. Он писал:
Эти требования новой обстановки возникли по отношению к женщинам лишь благородного сословия, то есть к дочерям чиновников и бывших мелких помещиков 351 .
351
Цитович П. Ответ на письма к ученым людям. Изд. 2-е. Одесса, 1878. С. 24.
Он понимал, что «женский вопрос» – это
вопрос образования и воспитания и вместе вопрос профессиональной подготовки для тех из женщин, которым придется существовать своим трудом в виде профессии 352 .
Но его личное отношение к «женскому вопросу» никак не согласовывалось с пониманием «требований новой обстановки». Отход от социальных аспектов и перевод проблемы в сферу сексуальных отношений, возможно, уж не такое и новшество для охранительного дискурса, но у Цитовича этот ход получил блестящее развитие. По сдержанному замечанию одного из его критиков, тема разрабатывалась им «в смысле promiscuitas», а «половой подбор» толковался в смысле «ничем не стесненного в удовлетворении полового инстинкта» 353 .
352
Там же.
353
Внутреннее обозрение // Вестник Европы. 1878. Т. VI (74). Кн. 12. С. 822.