От десятой луны до четвертой
Шрифт:
Мой покой оберегал целеустремленный Янтарный.
Решил, видимо, все-таки выбить из меня нужную его самолюбию реакцию.
– Привет, охрана! – сказала я ему сонно. – Арбалет принес?
– Целоваться будем? – спросил в ответ Янтарный.
– Зачем? – не поняла со сна я.
– Чтобы время скоротать.
– А чего его коротать, оно и так короткое.
– Так я же тебе нравлюсь.
– Ага, но только с арбалетом.
– Вас, Умных, не переговоришь! – сделал правильный вывод Янтарный и заткнул мне рот своим ртом.
Целоваться он умел, это было правдой.
В каждом
Я ценила, но домой хотела больше, чем целоваться с ним.
– Ну зачем ты себя растравляешь? – спросила я, когда он дал возможность говорить. – Сам себя накачиваешь, а виновата буду, как обычно, я.
– Но я же не слепой! – зашипел Янтарный. – Тебе приятно, я же чувствую!
– Да кто отрицает, что неприятно?! – возмутилась я. – С самого начала твержу: божественно, бесподобно, неописуемо. Что тебе еще надо?
Кровать под нами опасно заскрипела. Похоже, и Янтарный заскрипел зубами.
– Значит, я все-таки тебе не нравлюсь!
– Нравишься, еще как нравишься, такие мускулистые ягодицы в наше хилое время редко встречаются.
Про мускулистые ягодицы это я зря сгоряча ляпнула. Да еще в полном народу дортуаре. Мне стало стыдно, в конечном итоге, зла он мне не делал, напрасно я его обидела…
Побелевший Янтарный дернулся, чтобы вскочить, я вцепилась в него руками, ногами и хвостом и зашептала в ухо:
– Ну прости, ну что ты, Умных не знаешь, мы сначала скажем, а потом подумаем, просто ты такой забавный со своим желанием что-то мне доказать. Не уходи, ну не уходи, пожалуйста…
Глупое положение, просто глупейшее. Как раз по мне.
Выпендривалась, выпендривалась и все ради того, чтобы не отпускать кавалера со своей кровати. А чего тогда выпендривалась, спрашивается? И что с ним делать дальше?
Янтарный молчал. Это было настолько обиженное молчание, что впору было опять рассмеяться. Но тогда бы он оскорбился навсегда. Вот задача…
– Ну не сердись, – потерлась я щекой об его щеку. Никакой реакции.
Я подумала и погладила его по голове.
Прежнее обиженное сопение.
По чему бы его еще погладить?
Я добрая тоже до определенных пределов. Не хочет мириться, не надо. Истекать виноватостью до конца мира не собираюсь.
Выпустив охранника из объятий, я холодно сказала:
– Желаю успешного несения караульной службы. Страдайте, пожалуйста, в более гостеприимном месте. Здесь найдется много теплых женских душ, которые с радостью облегчат ваши страдания. Катись отсюда. Надоел. Спать хочу.
– Обиделась? – нарушил молчание Янтарный.
– Нечего мне обижаться, я могу испытывать только чувство невероятного польщения от оказанной мне чести. Как же, Сильный осчастливил вниманием Умную.
– Не один я упертый, у тебя, оказывается, свой бзик есть. Какая мне разница, из кого ты?
– Как же, мое государственное приданое тебя тоже мало волнует? А зачем ты тогда здесь? Любишь горы и уединенную жизнь?
– Я военный.
– Вы все военные. И все красавцы как на подбор. Что-то не видела я в Легионе такого количества безупречных мужчин. Там рожа одна
Вот уж не думала, что разревусь.
Я всхлипывала, уткнувшись лицом в подушку, Янтарный лежал рядом и дышал мне в шею. В кои-то веки было тепло, хоть и тесно, только его ремни царапались.
Потом раздался свист.
Охранники начали улетучиваться. Янтарный прикоснулся губами к моей шее и тоже исчез, только кровать скрипнула.
Накрывшись одеялом с головой, я заснула.
Но не для всех эта ночь прошла так безболезненно.
Люди, которые обслуживали хозяйственные нужды Пряжки, жили почему-то не в крепости, а в отдельной деревушке неподалеку.
Так было заведено исстари, с основания здесь сторожевого поста. Утром они приходили, вечером уходили обратно, некоторые дежурили сутками, смотря по тому, какую работу выполняли.
И о том, что в крепости стал шалить живой мертвец, успели узнать не все.
Зимнее утро темное, та же ночь. Ранним утром, когда еще не наступил даже Час Удода, женщины из деревушки шли на пансионатскую кухню.
И налетели…
От ужаса одна из них скончалась на месте, остальные в беспамятстве убежали. К чести начальника охраны надо сказать, что кровь у несчастной он не пил и вообще не безобразничал. Но люди все равно не выдерживали общения с ним.
Назревал кризис: то, что хозяйственная обслуга завтра просто не придет, было ясно даже Ректору.
А там, денька через два-три, можно было и пансионат прикрывать, собирать барахло в обозы и покидать навсегда Пряжку, отдав ее во власть живого мертвеца.
Меня бы такое развитие событий очень устроило, большинство воспитанниц и охранников тоже. Преподаватели и надзидамы радовались бы меньше, но в конце концов лучше устроиться в другой пансионат, чем сидеть голодом и холодом на краю земли, да еще в обществе чрезвычайно бодрого покойника.
Но такой поворот дела совершенно не устраивал Серого Ректора. Для него это означало конец карьеры. Он и так на этом деле уши потерял и идти на новые жертвы не собирался.
Поэтому наутро Пряжка напоминала крепость в осаде. Мы не учились, а сидели запертые в дортуарах и гадали, что же там происходит.
Нежданно-негаданно к нам нагрянул наряд охраны во главе с надзидамой и вывел меня из дортуара.
Я порядком струхнула и стала гадать, за что меня замели.
Получалось, за что угодно.