От двух до пяти
Шрифт:
Конечно, подражательные рефлексы ребенка чрезвычайно сильны, но ребенок не был бы человеческим детенышем, если бы в свое подражание не вносил критики, оценки, контроля. Только этот неослабный контроль над нашей установленной речью дает ребенку возможность творчески усвоить ее.
Когда эти мои наблюдения над аналитическим подходом ребенка к словам впервые появились в печати, против них безапелляционно восстали педологи. Поэтому я с таким радостным чувством прочитал у одного из самых зорких и тонких экспериментаторов, покойного
______________
* Н.X.Швачкин, Психологический анализ ранних суждений ребенка. Вопросы психологии речи и мышления, "Известия Академии педагогических наук", М. 1954, вып. 54, стр. 127.
Приятно сознавать, что твои мысли, высказанные лет тридцать назад, вполне подтверждаются авторитетом науки.
"Активное отношение ребенка к речи окружающих, - говорит ученый, выражается и в том, что он начинает уточнять их речь, внося в нее коррективы"*.
______________
* Н.X.Швачкин, Психологический анализ ранних суждений ребенка. Вопросы психологии речи и мышления, "Известия Академии педагогических наук", М. 1954, вып. 54, стр. 128.
Ведь это буквально то самое, что было отмечено мною в одном из первых изданий книжки "От двух до пяти"!
В статье Швачкина изучаются младшие дети - от одного года до двух с половиною, но если бы эксперименту подверглись дошкольники более старшего возраста, стало бы еще очевиднее, что ребенок усваивает нашу "взрослую" речь не только путем подражания, но и противоборствуя ей.
Это противоборство бывает двоякое:
1. Неосознанное, когда ребенок даже не подозревает о том, что он забраковал наши слова и заменил их другими.
2. Нарочитое, когда ребенок сознает себя критиком и реформатором услышанных им речений.
И в том и в другом случае основные законы установленной, выработанной взрослыми речи остаются для ребенка непреложными. На них он никогда не посягнет; если же он восстает против некоторых наших речений, то лишь для того, чтобы вступиться за эти законы. Мы кажемся ему законодателями, нарушающими свои же уставы, и он требует, чтобы мы выполняли их с наивысшею строгостью.
Иногда, впрочем, дети великодушно снисходят к заблуждениям взрослых, и полемика завершается полюбовным размежеванием двух различных "систем языка".
– Мама, - предлагает четырехлетняя Галка Григорьева, - давай договоримся. Ты будешь по-своему говорить "полозья", а я буду по-своему: "повозья". Ведь они не "лозят", а возят.
Но такая покладистость - явление сравнительно редкое. Чаще всего ребенок защищает свою версию горячо и упрямо, не допуская никаких компромиссов:
– Почему ты говоришь - "колоть дрова"? Ведь дрова не колют, а топорят.
Многие ошибки ребенка объясняются, по-моему, тем, что из нескольких функций той или иной части слова он
Заметив, например, что суффикс ка придает многим словам уничижительный смысл (Ванька, Сонька, Верка и т.д.), ребенок не видит, что то же самое окончание ка обладает иногда другими свойствами и применяется при других обстоятельствах. Поэтому он готов протестовать против этого ка даже тогда, когда уничижительный оттенок отсутствует.
– Ругаться нехорошо: надо говорить не "иголка с ниткой", а игола с нитой.
Я спросил у трехлетней Оли:
– Почему ты называешь веревку - "верева"?
– А тебе приятно будет, - пояснила она, - если тебя будут Корнюшкою звать?
Она же с демонстративным упрямством называла свою кошку - коша:
– Она коша, потому что хорошая; а когда она будет плохая, я назову ее кошка.
А трехлетний Игорь по той же причине называет белку - бела.
Здесь основная причина большинства тех словесных ошибок, которые совершает ребенок: действуя аналогиями, он не догадывается о многообразии функций, выполняемых данной частицей слова.
Обычно ему бывает известна всего одна-единственная функция этой частицы, и всякий раз, когда мы выходим за пределы единственно известной ему функции, он уличает нас в искажении слов.
Таких фактов тысячи, и все они неопровержимо свидетельствуют, что ребенок в меру своих умственных сил очень часто бессознательно анализирует тот языковый материал, который дают ему взрослые, и порою даже бракует его, если то или иное речение почему-либо не соответствует общим грамматическим или логическим нормам, усвоенным ребенком ранее в процессе его общения со взрослыми*.
______________
* Об этом "выравнивании по аналогии" см. книгу А.А.Реформатского "Введение в языкознание", М. 1960, стр. 228.
VII. РАЗОБЛАЧЕНИЕ ШТАМПОВ
СВЕЖЕСТЬ ДЕТСКОГО ВОСПРИЯТИЯ СЛОВ
Только игнорируя все это множество фактов, можно утверждать, наперекор очевидности, будто ребенок механически, слепо, без раздумья и критики принимает от нас наше языковое наследие.
Нет, всякий, кто внимательно наблюдает детей, не может не заметить, что приблизительно к четырехлетнему возрасту у них появляется сильнейшая склонность анализировать (большею частью вслух) не только отдельные слова, но и целые фразы, которые они слышат от взрослых.
Ибо (повторяю опять и опять!) смысловое восприятие слов и словесных конструкций у ребят значительно острее, чем у нас.
Мы так давно орудуем словами, что наше словоощущение притупилось. Мы пользуемся речью, не замечая ее. А ребенок вследствие свежести своих восприятий есть требовательный контролер нашей речи.
Услышав, например, выражение "они живут на ножах", ребенок так и представляет себе, что существуют большие ножи, на лезвиях которых лежат и сидят какие-то странные люди.