От Франсуа Вийона до Марселя Пруста. Страницы истории французской литературы Нового времени (XVI-XIX века). Том I
Шрифт:
Если Авраам – уже пожилой человек, умудренный большим жизненным опытом, чрезвычайно стойкий в своих убеждениях, выстраданных им, впитавшихся в плоть его и кровь, то Исаак еще юноша, ему ведомы и беспредельный страх, и отчаяние, и в то же время необузданная религиозная экзальтация (протестантское движение знало и таких неуравновешенных мятущихся людей). Авраам – уже сложившийся борец; на примере Исаака писатель показывает, как происходит постепенное формирование таких борцов.
В основе конфликта пьесы – столкновение чувства и внутреннего долга, заключающегося в беспрекословном подчинении богу. Отцовские и человеческие чувства Авраама сталкиваются не с какими-то предначертаниями и установлениями, существующими вне его, а с его внутренними религиозными убеждениями. Здесь нельзя не видеть прообраз будущих конфликтов классицизма.
Всю пьесу пронизывает идея внутренней религиозности, отличающей истинного христианина, что,
Между прочим, именно поэтому и не играет в трагедии активной роли Сатана, мечтающий отторгнуть Авраама от истинной веры; Сатана – лишь заинтересованный зритель напряженной борьбы в душе героя. Это не значит, конечно, что автор умаляет его опытность и силу. Характерно, что Без постоянно подчеркивает справедливость бога, равноправно распределяющего свои милости среди преданных ему верующих, тогда как сторонники Сатаны – это прежде всего сильные мира сего.
Сатана восклицает:
Tous ces paillards, ces gourmans, ces yvrongnesQu’on veoit reluire avec leurs rouges trongnes,Portant sapphir, et rubis des plus fi ns,Sont mes suppots, sont mes vrais cherubins (p. 66 – 67).(Все эти распутники, гурманы, пьяницы,с их красными рожами, носящиесамые дорогие сапфиры и рубины, —это все мои подданные, мои херувимы.)Не приходится удивляться, что Без вложил в уста своего Хора проповедь умеренности, незаинтересованности благами жизни, чуть ли не аскетизма:
Povret'e ny richesseN’empesche ny ne blesseD’un fi dele le cueur (p. 74).(Ни бедность, ни богатствоне обуздывают и не сокрушаютдуши верующего.)Но «Жертвоприношение Авраама» не было бы создано в буржуазной Швейцарии, если бы в пьесе не присутствовала – правда, подспудно, не явно – идея сделки с богом, щедро вознаграждающим за беспрекословное повиновение. Между прочим, как раз этим объясняются сомнения и колебания героев – ведь бог уже обещал им свое благословение, ведь они уже заработали его тем, что по повелению бога покинули родные края. В конце трагедии спускающийся с неба Ангел вновь подтверждает, что бог берет под свое покровительство и самого Авраама, и все его потомство.
Сильной стороной трагедии было изображение незаурядной, цельной личности, личности борца за идею. В этом Без типизировал примечательные черты характера своих современников гугенотов, воплотил свой этический и эстетический идеал, представление об идеальном герое. Но этическое и эстетическое начало не существует для Беза вне религиозной доктрины, вне идеи служения богу. Эта проповедь неуклонного подчинения божественной воле не могла не придать героям Беза черт безволия и пассивности, ни в коей мере не характерных для титанических персонажей литературы эпохи Возрождения. В этом – слабая сторона трагедии Беза, испытавшего на себе связывающее, ограничительное воздействие кальвинистской догматики.
5
Развитие кальвинистской драматургии проходит во второй половине XVI в. в основном по пути, намеченному Теодором де Безом. Обратившись к библейской тематике, которая воспринималась им как образец высокой морали, Без создал традицию актуальной пьесы с острым политическим содержанием [364] . Развитие протестантской драматургии идет как раз в этих двух направлениях, причем чаще всего эти две тенденции совмещаются в одном произведении.
Довольно обширное драматургическое наследие протестантов почти исчерпывается пьесами на библейские сюжеты. Какие же сюжеты из Библии чаще всего избирались писателями протестантского лагеря? Как правило, сюжеты эти черпались из первых, наиболее древних книг Ветхого завета, отразивших раннюю стадию жизни еврейского народа и повествующих о титанических личностях, смелых борцах, слепо преданных идее.
364
Впрочем, в какой-то мере теми же чертами отмечены и латинские трагедии Джорджа Бьюкенена (1506 – 1582) «Иоанн Креститель» и «Иевфай» и Марка Антуана Мюре (1526 – 1585) «Юлий Цезарь».
Такова
365
Ронсар посвятил Демазюру одно из своих политических «Рассуждений». См. Ronsard. Oeuvres compl`etes. T. II. Paris, 1950. P. 570 – 573.
366
Дю Белле адресовал Демазюру один из сонетов «Сожалений» (Du Веllау. Oeuvres po'etiques. T. II. Paris, 1961. P. 171).
367
См.: Mavel P. Une trilogie dramatique au XVIе si`ecle, 'etudes religieuses. Paris, 1878.
В своих пьесах Демазюр стремился создать титанический образ борца. С нескрываемым восхищением изобразил он Давида, смелого воина, хитроумного политика и талантливого человека, неуклонно идущего к намеченной (не им, а богом, конечно) цели – созданию могущественного государства. Написанная в первый период Религиозных войн, трилогия Демазюра не содержала в себе намеков на происходившие события (видеть такие намеки в третьей части, в столкновении Саула и Давида было бы натяжкой). Быть может, как раз поэтому в трилогии и отсутствовали подлинно трагические конфликты. Отзвуки междоусобной распри наполнили протестантскую литературу лишь позднее.
К трилогии Демазюра примыкает по своему сюжету драматическая дилогия Жана де Ла Тайля (1533 – 1608) [368] , состоящая из пьес «Неистовый Саул» (1572) и «Голод, или габеонитяне» (1573). В первой изображена трагедия человека, ослепленного гневом, забывшего предначертания бога и теряющего разум. Израильский царь Саул в своей непреодолимой ненависти к Давиду совершает величайшее преступление – он уничтожает всех жрецов, находившихся под божественным покровительством. Ла Тайль с большим психологическим мастерством изобразил страдания Саула, в своем безумии бросающего вызов богу. В этой трагедии конфликт носит действительно трагический характер, так как герой ее стоит перед неразрешимыми противоречиями, и его ждет только гибель.
368
См.: Dаlеу Т. A. Jean de La Taille (1533 – 1608). Etude historique et litt'eraire. Paris, 1934.
Во второй трагедии повествуется о страшном голоде, обрушившемся на Израиль. Давиду удается узнать, что это бедствие послано его народу за то, что Саул разорил страну габеонитян и уничтожил почти всех ее жителей. Чтобы искупить вину Саула, Давид призывает уцелевших габеонитян и предлагает им любой выкуп. Те требуют казни без погребения семи потомков Саула. Давид это требование выполняет. Дух мести, жестокости, убийства царит в этой пьесе, правдиво отражая обстановку Религиозных войн. И в этой пьесе конфликт носит глубоко трагический, неразрешимый характер.