От Франсуа Вийона до Марселя Пруста. Страницы истории французской литературы Нового времени (XVI-XIX века). Том I
Шрифт:
Мы уже говорили, что тип абсолютного монарха разоблачен писателем в ярком образе царя Пигмалиона. Телемак говорит о нем: «Вот человек, только и желавший быть счастливым; он думал, что достигнет этого благодаря своим богатствам и абсолютной власти; и он обладает всем, о чем только может пожелать» (кн. III). Бесславный конец Пигмалиона известен; причем Фенелон даже не очень осуждает цареубийцу. А вот как Ментор поучает Телемака: «Когда цари привыкают считаться лишь со своей абсолютной волей, когда они более не обуздывают свои страсти, тогда они всемогущи...» (кн. XVII).
Но с точки зрения Фенелона, абсолютная власть – свидетельство не силы, а слабости монарха. Продолжим слова Ментора, обращенные к Телемаку: «...но благодаря своей неограниченной власти они подтачивают основы своего могущества». Лишь слабый правитель вынужден попирать человеческие законы в угоду своей воле. «Вспомните-ка, – говорит Ментор Идоменею, – что те страны, в которых власть государя наиболее абсолютна, это как раз те, где государи наименее сильны» (кн. X).
Интересно отметить, что самым несчастным человеком на земле юный Телемак считает плохого монарха; вот что говорит
Ф. Галлуэдек-Женюис полагает, что Фенелон является сторонником ничем не регулируемой, ничем не ограничиваемой власти, выступает писатель лишь против чрезмерного произвола [514] . Однако вслед за Расином с его «Гофолией» [515] Фенелон в «Приключениях Телемака» убедительно показывает, что абсолютная, ничем не ограничиваемая власть и ведет неизбежно к произволу.
Поэтому Фенелон ставит законы выше власти монарха. «Он (государь) всесилен по отношению к народу, но закон всесилен по отношению к государю» [516] (кн. V). А несколько ниже писатель высказывает мысль, что, собственно, «должен царствовать не человек, а закон».
514
Gallou'edec-Genuys F. Op. cit. P. 78 – 79. Характерно, что исследовательница приводит здесь цитированное и нами место из книги X «Телемака», но «уточняет» эти слова Фенелона, приводя его более позднее высказывание, в котором он выступает против «произвольной» власти, но не «абсолютной».
515
См. в действии IV (явл. III) наставления Иодая молодому Иоасу.
516
Эта идея была весьма популярна в XVIII в.; ср. у молодого Пушкина, воспитанника просветителей:
Владыки! Вам венец и тронДает закон – а не природа —Стоите выше вы народа,Но вечный выше вас закон.
Исходя из этого, Фенелон формулирует задачи государя как слуги своих подданных, который отличается от последних лишь тем, что мудрее их. Его цель «единственная и главная» состоит в том, чтобы посвятить себя, свои бесконечные труды лишь одному делу – «превращению всех людей в добрых и счастливых» (кн. XVIII), ибо «цари царствуют не ради собственной славы, а ради блага народа» (там же).
В чем же состоит это «благо народа», каким должно быть основанное на нем государство? Чтобы ответить на этот вопрос, Фенелон обрисовывает в своем романе утопическое государство Салент.
6
Утопия Фенелона во многом отличается от предшествующих и современных ему социальных утопий. Как правило, романисты-утописты обрисовывали в своих книгах некое несуществующее государство, случайно обнаруженное европейцами. Так как появление ранних утопий во многом связано с Великими географическими открытиями [517] , то наиболее распространенный сюжетный прием, использовавшийся писателями-утопистами, – это рассказ путешественников об обнаруженных ими странах и государствах (во времена Фенелона подчас это государство помещали в только еще открываемой, неведомой и манящей Австралии). Порой такое государство oказывалось даже на другой планете (Сирано де Бержерак). Фенелон поступает иначе. Он находит в античных мифах и легендах, а также у историков древности смутные глухие сведения о существовавших в Южной Италии (в частности, на Сицилии) греческих поселениях и колониях и, мало отступая от исторической правды [518] , помещает там свое идеальное государство. Таким образом, он поступил в данном случае так же, как и с замыслом самой книги: подобно тому как неразработанность легенды о странствиях Телемака давала полный простор его фантазии, так и отрывочность сведений о Саленте позволила писателю установить в этом греческом городе-колонии идеальные, с его точки зрения, порядки.
517
См. об этом серию исследований Джеффри Аткинсона: Atkinson G. The Extraordinary Voyage in French Literature before 1700. New York, 1920; Les Nouveaux horizons de la Renaissance francaise. Paris, 1935 и др.
518
Впрочем, дотошный и придирчивый П. Фейди нашел и здесь ошибки и неточности. См.: Op. cit. P. 149 – 151.
Итак, утопия Фенелона опрокинута в прошлое. Салент недалек по времени своего существования от легендарного Золотого века, с таким восхищением описанного поэтами античности. Но обращена эта утопия в будущее, и именно это сделало книгу Фенелона столь популярной в XVIII в. (ее изучали
Довольно наивным было бы искать в государственном устройстве Салента прямых рецептов для преобразования управления во Франции. Когда Фенелону потребовалось давать такие рецепты, он оказался, как мы уже говорили, значительно менее радикальным, но в то же время более конкретным и реалистичным. На государственном устройстве Салента и образе жизни его граждан в обрисовке Фенелона не могли не отразиться сказания и легенды гомеровской Греции, вообще та атмосфера седой старины, в которой разворачивается действие романа. Фенелон хотел быть в своей книге исторически достоверным, отсюда во многом и та апология крестьянского труда и первобытнообщинного строя, которая так явственно звучит в книге.
Однако эта проповедь сельской жизни, сельского труда объясняется не только фабулой романа. Мечтой о восстановлении «Золотого века» пронизана книга друга Фенелона аббата Клода Флери «Нравы израильтян» (1681), апология примитивной жизни далеких предков содержится в «Речи о Теофрасте» (1688) Лабрюйера, открывающей его «Характеры». Этой своей мечтой о «Золотом веке», идеализацией крестьянского (как более примитивного, простого) труда Фенелон сближается со многими мыслителями и писателями XVII столетия, для которого, как мы уже говорили, тема крестьянства была одной из ведущих.
Каково же, однако, идеальное государство Идоменея?
Во главе государства стоит полноправный монарх, власть которого ограничена законами. Этот монарх, при плохом выполнении законов, может быть смещен и изгнан, а его потомки сохраняют права на престолонаследие лишь в случае своей исключительной мудрости и государственных способностей. Этот монарх видит основное свое назначение в заботах о нуждах народа, народ же платит ему за это исключительной любовью и доверием. Монарх окружен опытными советниками, хорошо знает своих непосредственных помощников, часто собирает представителей всех областей и всех сословий государства, чтобы лучше знать мнение и нужды народа. Этот монарх поддерживает добрососедские отношения со всеми государствами, которые все равны между собой, является страстным поборником мира [519] , ибо считает, что война является плохим средством решения международных споров [520] (осуждению войны посвящены многие прекрасные страницы «Приключений Телемака»).
519
Осуждение военной политики Людовика XIV все чаще в той или иной форме находит отражение в литературе и искусстве Франции на рубеже двух веков.
520
Высказывания Фенелона о войне и мире звучат поразительно современно. Достаточно сказать, что писатель предусмотрел при заключении перемирия создание демилитаризованной зоны, охраняемой иностранными (т. е. нейтральными) войсками (кн. IX), что он указывал на целесообразность периодического проведения «встреч в верхах» и т. д. Подобно тому как личные интересы, по мысли Фенелона, должны отступать на задний план перед интересами государства, так и интересы одной страны должны быть принесены в жертву интересам всего человечества. Эту мысль, присутствующую в «Телемаке» и развитую затем просветителями (Монтескье), Фенелон в наиболее афористичной форме высказал приблизительно в это же время в одном из своих философских сочинений: «Когда речь идет о благе одного человека в сопоставлении с общим благом, всегда следует выбирать второе в ущерб первому. Никогда не следует оберегать себя, обрекая тем самым на погибель свою семью, ни укреплять семью, забывая о родине, ни заботиться о возвеличении родины, нарушая законы человечества» (Oeuvres compl`etes. T. VII. Paris, 1852. P. 106.).
Подданные Идоменея разделены на семь сословий, или классов [521] , исходя из древности рода и личных заслуг (почему именно семь – Фенелон не объясняет; вообще на сословном строении своего идеального государства писатель не останавливается достаточно подробно. Это и понятно: думается, это деление на семь сословий – признание незыблемой феодальной системы; в моральном же плане Фенелон не признавал сословных перегородок, считая всех людей равными между собой). В Саленте произведено перераспределение собственности, прежде всего собственности земельной. Никто не должен иметь земли слишком много, но лишь ровно столько, сколько требуется, чтобы прокормить ее дарами себя и свою семью. Таким образом, «знатные не смогут захватывать землю бедняков, и у всех будет земля; но каждый будет иметь ее немного и будет вынужден обрабатывать ее хорошо» (кн. X).
521
He считая рабов, конечно, ибо как и большинство ранних утопистов, Фенелон признает в своем идеальном государстве рабство.
Основное занятие населения в Саленте – сельское хозяйство. Именно оно является основой экономики страны. «О сын мой, – говорит Ментор, обращаясь к Телемаку, – когда-нибудь тебе придется царствовать, не забывай тогда привлекать твоих подданных к сельскому хозяйству, уважай это искусство, поддерживай тех, кто им занимается, и не допускай, чтобы подданные твои бездельничали или занимались ремеслом, которое порождает лишь роскошь и изнеженность» (кн. XIV). Жители Салента изгнали из своего города малейшие признаки роскоши. Писатель-моралист, Фенелон полагает, что роскошь ведет к безделию, к порче нравов, порождает пороки. Роскоши следует опасаться как государю – ибо в роскоши он забывает о своих подданных, о соблюдении законов и становится тираном, – так и простым гражданам, ибо это отвлекает их от общественно полезного труда, родит зависть и тщеславие.