От Франсуа Вийона до Марселя Пруста. Страницы истории французской литературы Нового времени (XVI-XIX века). Том I

Михайлов Андрей Дмитриевич

Завершение драмы – в пятом письме. Письмо это – одно из самых страстных и безнадежных. Мариана прощается с возлюбленным, просит не писать ей, отсылает ему его подарки. Сделать это трудно, бесконечно трудно. Бедная девушка трепещет, заливаясь слезами, надежда окончательно покидает ее. Она еще не знает, когда и как излечится она от своей безмерной страсти. Ей предстоит еще долгая и трудная борьба с собой. Бесконечной печалью пронизана последняя фраза письма и книги, фраза-укор, фраза-вопрос, фраза-решение: «Разве я обязана давать вам точный отчет во всех своих изменчивых чувствах?»

Книга кончается безнадежной пессимистической нотой, но не имеет «конца» в духе галантно-авантюрных или плутовских романов, ибо писатель не ставил себе задачи собственно рассказа, но лишь погружал читателя во все оттенки уже определившегося чувства и тем более определившейся ситуации, его вызвавшей. Дальнейшая судьба «Писем» – это история попыток придать им тот или иной «конец», т. е. попыток ввести произведение в рамки привычных жанров или хотя бы приблизиться к ним – наметить границы событий и придать душевным движениям конкретную заданность и направленность, сделать в конечном счете из страстного монолога светский диалог.

Мы не знаем прямой реакции публики на появление книги, но один перечень переизданий красноречиво говорит о большом успехе: в том же 1669 г. Клод Барбен напечатал второй тираж, в Кельне все в течение того же

года Пьер дю Марто выпустил подряд два издания, наконец, к концу года появляется еще одно, осуществленное в Амстердаме Изааком Ван Дейком. В начале 1670 г. Барбен снова печатает книгу. Затем «Португальские письма» регулярно переиздаются в последующие десятилетия [461] . Еще красноречивее появление продолжений и «ответов». Уже в августе 1669 г. Клод Барбен издает вторую часть «Писем», не имеющую ничего общего с первой. Он оправдывается: «Шумный успех, вызванный переводом пяти Португальских писем, внушил кое-кому из знатных людей желание увидеть перевод нескольких новых писем... Я думал, что само сочинение не так уже неприятно, чтобы публикацией его я не снискал одобрения читателей...» Однако сравнение первой и второй частей обнаруживает в последней руку ремесленника, способного лишь на пустую светскую болтовню. Иногда автором второй части называют второстепенного литератора Адриена-Тома де Сюблиньи (1636 – 1696), немало писавшего для Барбена. Во второй части дама не разлучена со своим возлюбленным; она то назначает ему свидание, то видится с ним в свете; за размолвками легко может последовать примирение. Здесь перед нами не безудержная трагическая страсть, а скорее обычная светская игра в любовь, с совершенно микроскопическими поводами для ссор и примирений любовников. Но отныне плоские любовные упреки светской дамы будут печататься вместе с горячими, порывистыми письмами Марианы. В середине все того же 1669 г. появляются «Ответы на португальские письма»; их печатает парижский издатель Жан-Батист Луазон. Это действительно «ответы»: на каждое письмо Марианы, на каждый ее упрек, на каждую ее фразу следует ответ, часто дословно повторяющий текст первых «Писем». И здесь перед нами работа литературного поденщика. В ней видна торопливость: столь велик был успех «Португальских писем». Одно очень примечательно в этих «ответах», и это, очевидно, характеризует читательскую реакцию на письма Марианы, – это последняя фраза предисловия: «Меня уверили, что дворянин, написавший их, вернулся в Португалию». Автор «ответов» присочинил счастливый конец явно в угоду сентиментальности читательниц, убеждая их, что бедная Мариана вновь обрела счастье.

461

До 1725 г. вышло 63 издания, до 1800 г. – уже 81.

Приблизительно в то же время, т. е. где-то в середине или второй половине 1669 г., в Гренобле у Робера Филиппа вышли еще одни «Ответы на португальские письма», называемые обычно «Новыми ответами». Это были ответы опять на письма Марианы, а не дамы из второй части (которая так и не дождалась откликов на свою светскую болтовню). В «Новых ответах» чувствуется рука способного литератора. Стиль его, быть может, чрезмерно изыскан, но герой умно, твердо и мужественно отвечает Мариане, а порой даже переходит в наступление и обвиняет девушку в ветрености. Основной подтекст его ответов – чувство самолюбивой гордости; он видит в своих письмах лишь возможность соревнования в нежных упреках и страстных признаниях. Автор книги не ставит перед собой задачу раскрыть созревшее и сформировавшееся чувство героя, он дробит его переживания соответственно поводам, извлекаемым из писем Марианы. Это, конечно, никак не вяжется с первыми «Письмами», с их построением, но сами по себе эти письма довольно удачны. В предисловии была сделана первая попытка анализа «Португальских писем»; здесь отмечались их искренность и проглядывающая в них непритворная страсть, книга ставилась в ряд литературных шедевров («они справедливо могут быть названы чудом любовного излияния»). Вместе с тем, откровенно говорилось о возможности прекрасного литературного упражнения («Мне и в голову не пришло упустить такой прекрасный повод к сочинительству»). Рождалась новая традиция. Излагать этапы ее эволюции здесь нет нужды; укажем лишь, что найденные в «Португальских письмах» приемы психологического анализа любовного чувства были плодотворно использованы во многих и многих памятниках французской прозы. Возник и специальный жанр любовной переписки [462] , где заняли свое место и послания Абеляра и Элоизы [463] , и письма заброшенной во Францию черкешенки Айше (мадемуазель Аиссе; 1695 – 1733), два памятника эпистолографии, наиболее близкие «Португальским письмам» и часто печатавшиеся с ними под одной обложкой.

462

См. Bray В. L’art de la lettre amoureuse. Des manuels aux romans (1550 – 1700). La Haye; Paris, 1967.

463

Не без влияния «Португальских писем» растет интерес к этой переписке, несколько раз переизданной во Франции в конце XVII в.

Лирический пафос «Португальских писем» был воспринят рядом французских поэтов. Наиболее интересна попытка Клода-Жозефа Дора (1734 – 1780), издавшего в 1770 г. «Письма лиссабонской канониссы к Мелькуру, французскому офицеру». В пространном предисловии Дора с восхищением пишет о «Португальских письмах», которые он противопоставляет литературе эпохи: «В этих самых Письмах нет ни любовной метафизики, введенной в моду нашими бабенками, ни спасительных ударов кинжалом, разрубающих интригу вместо того, чтобы ее распутать, ни медленно действующих ядов, дающих болтливым героиням время для затянувшейся агонии, одним словом, тех ситуаций, в которые автор судорожно стремится втиснуть придуманные им характеры, не имеющие ничего общего с жизненным водоворотом, что бурлит вокруг нас; напротив, все в них правда, естественность, та приятная простота, что составляет очарование книг, к которым не раз возвращаешься и которые никогда не наскучат» [464] . Но «подлинным языком любви» [465] Дора считает поэзию, поэтому перекладывает «Португальские письма» двенадцатисложными стихами, увеличив число писем до шестнадцати и усилив их чувствительность, что было вполне в духе все более распространявшегося сентиментализма (не случайно книжка Дора привлекла внимание русского поэтакарамзиниста Ю. А. Нелединского-Мелецкого). Дора так определял свою задачу: «Письма, которые я предлагаю вниманию публики, – не что иное, как глубокое раскрытие сердца любящей женщины. Эта страсть обрисована во всех своих проявлениях, это душа, то пьяная от счастья, то погруженная в бездну сожалений, то ускользающая, то всю себя обнажающая, выдающая свои

порывы с наивностью подлинного чувства и жаром любви. Женщины, знающие, что такое любовь, найдут здесь то, что они сто раз писали своим возлюбленным, а любовники (под ними я разумею тех, кто умел внушить настоящее чувство) подумают, что читают письма своих любовниц» [466] .

464

Dоrat Cl.-J. Lettres d’une Chanoinesse de Lisbonne, `a Melcour, offi cier francais. Paris, 1775. P. II.

465

Ibid. P. VII.

466

Dоrat Cl.-J. Op. cit. P. XXV.

На первой странице предисловия Дора писал о том, что так и осталось неясным, подлинны ли «Португальские письма». Действительно, споры о природе книги имеют длинную историю и, по существу, продолжаются и в наши дни.

2

Готов биться об заклад,

что «Португальские письма»

написаны мужчиной.

Жан-Жак Руссо

Сразу же по выходе «Португальских писем» из печати вместе с их растущей популярностью стали возникать сомнения и споры. Они развертываются не одно столетие. По сути дела, эти споры сводятся к кардинальному вопросу о том, что существеннее – мастерство или вдохновение. Либо необычайная любовь одухотворила монахиню Мариану на создание литературного шедевра, либо большое мастерство наполнило подлинным жизненным теплом творение человеческого ума.

Кельнская контрафакция имела уже новое название: «Любовные письма португальской монахини, адресованные шевалье де Ш., французскому офицеру в Португалии». В этом же издании было уточнено: «Имя того, кому эти письма были написаны, – господин шевалье де Шамильи, а имя того, кто их перевел, – Кюйерак» [467] . Ноэль Бутон, граф де Сен-Леже, маркиз де Шамильи был человеком известным (правда, он никогда не носил титула шевалье). Он родился в знатной семье (1636), всю жизнь провел на поле брани и умер маршалом Франции в весьма преклонных годах (1715). Сен-Симон оставил его портрет, заметив, что «видя и слушая его, никогда нельзя было себе представить, что он мог внушить столь беспредельную любовь, которой пронизаны знаменитые “Португальские письма”, ни что он написал ответы этой монахине» [468] . В одной довольно курьезной книжке, вышедшей в Париже в 1672 г. [469] , рассказывалось, как некий аббат Шавиньи бросил в море оригиналы этих нечестивых писем, осквернивших стены монастыря, и как все попытки шевалье де Шамильи спасти эту драгоценную для него реликвию оказались тщетными. Что касается переводчика Кюйерака – то это был, без всякого сомнения, Габриэль де Лавернь де Гийераг, дипломат и острослов, приятель Расина и Буало.

467

«Lettres d’amour d’une religieuse. Escrites au Chevalier de Ch., offi cier Francois en Portugal». A Cologne, chez Pierre du Marteau. MDCLXIX. P. 4.

468

Saint-Simon. Memoires. T. II. Paris, 1906. P. 430.

469

La M'edaille curieuse o`u sont grav'es les deux principaux 'ecueils de tous les jeunes coeurs. Nouvelle mani`ere de roman, par L. С. D. V. Paris, 1672 (приведено в уже упоминавшейся работе: Adam A. Op. cit. P. 182).

Указания на Шамильи кочевали из издания в издание, хотя уже в год появления «Писем» высказывались сомнения в их подлинности. Третьестепенный литератор Габриэль Гере в своих «Прогулках в Сен-Клу» (1669) назвал «Письма» «ловкой махинацией находчивого издателя» [470] , но заметил, что главное в книге – ее литературные достоинства, а не вопрос о ее подлинности или поддельности. Впрочем, сомнения Гере выглядели довольно одинокими на фоне общего признания; Шамильи, который ничего не опровергал, прочно утвердился как адресат «Писем» (да у него, возможно, и действительно была какая-нибудь любовная авантюра в Португалии). Имя же автора никто и не старался узнать. Итак, более 140 лет был известен адресат – Шамильи – и почти вероятный переводчик – Гийераг. Правда, в качестве переводчика выдвигались иногда и иные кандидатуры, например уже упоминавшийся нами Сюблиньи [471] , обычно тонко чувствовавший литературную конъюнктуру. Однако стиль его собственных сочинений, ходульный и плоский, разительным образом отличается от стиля «Писем».

470

Цит. по кн.: Aveline С. Op. cit. P. 140.

471

О Сюблиньи см.: Ibid. P. 121 – 123, 137.

До начала XIX в. почти никто не сомневался в подлинности писем и точка зрения Руссо в его «Письме к Даламберу о зрелищах» (1758) никем не разделялась. В 1810 г. известный эллинист Жан-Франсуа Буассонад (1774 – 1857) маленькой газетной заметкой возбудил новую волну интереса к «Португальским письмам» и открыл еще одну страницу в их изучении и истолковании. Буассонад писал: «Теперь все знают, что эти “Письма”, полные естественности и страсти, были написаны г-ну де Шамильи одной португальской монахиней и что переводчиком их был Гийераг или Сюблиньи. Но библиографы не открыли еще имени монахини. Я могу его назвать. На находящемся в моей библиотеке издании 1669 г. неизвестным мне почерком сделана следующая надпись: “Монахиня, написавшая эти письма, звалась Марианой Алькафорада, из монастыря в Бежа, между Эстремадурой и Андалузией. Офицер, которому написаны эти письма, был граф де Шамильи, тогда граф де Сен-Леже”» [472] .

472

Цит. по кн.: Avеlinе С. Op. cit. P. 200 – 201.

Заметка Буассонада сильно укрепила позиции сторонников подлинности «Писем». В 1824 г. книга была переведена на португальский и прочно вошла в число значительных памятников литературы Португалии. В 1876 г. португальский литературовед К. Бланко установил, что в XVII в. в монастыре св. Зачатия города Бежа действительно находилась некая Мария-Анна Алькофорадо. В 1890 г. Л. Кардейро обнаружил свидетельство о крещении Марианы (22 апреля 1640) и запись о ее кончине (28 июля 1723). Были уточнены и некоторые другие факты ее биографии – дата вступления в монастырь, имя сестры, которую Мариана воспитывала, и т. д.