От Ханаана до Карфагена
Шрифт:
Сразу же после описываемых событий Артаксеркс двинулся против Египта и в конце концов вновь подчинил эту страну персидской власти (Diod., XVI, 46–51). Возможно, восстановив практически державу Ахеменидов в ее прежних размерах, Артаксеркс и вернул Финикии положение, предшествующее восстанию. К тому же роль Финикии и ее флота в Персидской империи была слишком велика, чтобы пренебрегать этой страной. Поэтому довольно скоро и в Арваде, и в Сидоне монархия была восстановлена, и царям этих городов было возвращено право выпускать собственную монету. Однако возвращение к прежнему положению едва ли было полным. Позже, когда Александр Македонский захватил Сидон и назначил в нем нового царя, последнему была передана область, прилегающая к самому городу (Curt. Ruf. IV, 1, 26). По-видимому, остальные территории, когда-то подчиненные сидонскому царю, не были ему возвращены (Lemaire, 1991, 146). Каков был их статус, неизвестно. Была ли часть их дана Тиру или все они были включены непосредственно в сатрапию, неизвестно. К этому
В 334 г. до н. э. македонский царь Александр начал свой знаменитый поход против Персии. Для борьбы с ним персидский царь Дарий III отправил в Эгейское море флот, в который вошли и финикийские корабли (Arr. Anab. II, 14, 7). Как и во время греко-персидских войн, их эскадры возглавляли цари финикийских городов — царь Сидона Абдастарт, царь Тира Азимилк, царь Арвада Герастарт и, может быть, библский царь Эниэл. Военные действия на море и побережье шли с переменным успехом, и сам Александр, если верить Арриану (Anab. II, 17, 1), признавал, что на море господствуют персы. Но на суше Александр продолжал свой победоносный поход. После битвы при Иссе в 333 г. до н. э., в которой персидская армия, возглавляемая самим царем, была полностью разгромлена, войска Александра вступили в Финикию. Финикийские города добровольно подчинились новому завоевателю, причем сидонцы, помня о недавнем поражении и жестокостях персидского царя, ненавидели персов и сами призвали Александра (Arr. Anab. И, 15, 6). Его власть готов был признать и Тир, но впустить македонского царя в свой город тирийцы отказались. Попытка Александра захватить город силой не удалась. Началась семимесячная осада Тира, в ходе которой по приказу Александра была насыпана Дамба, соединившая остров с материком, в результате чего остров постепенно превратился в полуостров. По этой дамбе македонские войска подошли к самым стенам Тира и ворвались в город. После упорных уличных боев Тир был взят, и Александр обрушил на тирийцев жесточайшие репрессии (Arr. Anab. II, 16–24; Curt. Ruf. IV, 2–4; Diod. XVII, 40–46). Теперь вся Финикия оказалась под властью Александра Македонского.
На первый взгляд казалось, что речь идет лишь о смене очередного властителя, каких финикийцы за свою долгую историю уже знали неоднократно: египетские фараоны, цари Ассирии, Вавилона, Персии. Меры, которые новый суверен принял, тоже шли в русле обычной практики таких завоевателей. В Си-доне, царь которого находился в это время во враждебном Александру персидском флоте, он был смещен и на трон посажен его дальний родственник Абдалоним (Curt. Ruf. IV, 1, 16–20). Иначе произошло в Тире. Его царь Азимилк отсутствовал, когда Александр подошел к стенам города, также находясь в персидском флоте (Arr. Anab. II, 15, 7), но в момент взятия Тира он уже был там (Arr. Anab. II, 24, 5). Находки тирских монет показывают, что Азимилк царствовал в Тире вплоть до 309-го или 308 г. до н. э. (Elayi, 1988, 107–117; Lemaire, 1991, 146–149). Неизвестно, чем руководствовался Азимилк, когда вернулся в осажденный город, и как этот несомненно героический поступок расценили его соотечественники. Александр Македонский явно расценил его как отпадение от персидского царя Дария и соответственно оценил: Азимилк был оставлен на тирском престоле.
Очередное завоевание Финикии все же стало необычным. Оно означало коренной поворот в истории этой страны. С македонским завоеванием закончилась древневосточная эпоха Финикии и началась совершенно новая — эллинистическая.
Глава 11
Исторический путь Карфагена
Иным путем шло политическое развитие финикийских колоний в центре и на западе Средиземноморья, и прежде всего Карфагена. Как уже говорилось, положение этого города отличалось от остальных, созданных финикийцами на берегах Средиземного моря. Он с самого начала не составлял часть Тирской державы, а, как и греческие колонии, лишь духовными узами и общими представлениями об отношениях «родителей и детей» был связан со своей метрополией. Это делало Карфаген, с одной стороны, более свободным в отношениях с местной средой, но с другой — более зависимым от этой среды. Местные ливийцы, которых Геродот (IV, 191) называет максиями, а Юстин (XVIII, 6, 1) — макситанами, дружелюбно приняли финикийцев и продали им место для основания города (lust. XVIII, 5, 8–17). Карфагеняне долгое время ежегодно платили местным жителям за занятую ими землю, и это явно свидетельствует о сохранении максиями-макситанами права собственности на землю, населенную восточными пришельцами.
Дружеские отношения между Карфагеном и местным населением, однако, скоро испортились. Юстин (XVIII, 6, 1–7) рассказывает, что макситанский царек Гиарб под угрозой войны потребовал руку карфагенской царицы Элиссы, но та предпочла самоубийство ненавистному браку. Сервий (Ad Aen. IV, 36) говорит, что война состоялась, но была прервана
Такое положение — не единичный факт. Определенную параллель представляет история фокейской колонизации. Фокея — торговый греческий город на западе Малой Азии — в конце VII — начале VI в. до н. э. вывела ряд колоний. Начальные этапы истории двух важнейших из них оказались удивительно схожими. Харон Лампсакский (F Gr Hist. III A, fr. 7), рассказывая об основании своего города фокейцами, отмечает, что местный царек сам предложил фокейскому царю Фобу прислать к нему колонистов, и те под предводительством царского брата Блепса и при активной помощи местного царька основали новый город. Но когда поселенцы получили слишком большую добычу в борьбе с «варварами», они стали предметом зависти и ненависти соседей, и те решили уничтожить город. Однако дочь царька Лампсака выдала замысел соотечественников, и греки опередили врагов, в свою очередь уничтожив их, а город в честь спасительницы стали называть Лампсаком.
Важнейшей фокейской колонией в Западном Средиземноморье была Массалия. И она была основана в результате дружеского согласия местного лигурийского царька Нанна, который выдал свою дочь замуж за предводителя греческих колонистов Про-тиса. Однако вскоре после смерти Нанна его преемник Коман попытался уничтожить недавно возникший греческий город, но одна из лигуриек, пожалевшая своего любовника-грека, выдала зловещий замысел, и фокейцы приняли необходимые меры для своей защиты (lust. XLIII, 3, 4–4, 12).
Оба рассказа сходны между собой и с рассказом об основании Карфагена в том, что в них настойчиво звучит мотив мирного основания города с согласия местного населения и резкого обострения отношений между колонистами и аборигенами вскоре после основания. Является ли этот мотив литературным топосом или отражением реальности? Наличие легендарных подробностей во всех трех повествованиях несомненно. Но основа нам представляется все же исторической. В условиях численного преобладания туземцев сравнительно небольшой группе переселенцев овладеть местом для поселения без их согласия было бы весьма затруднительно. К тому же надо иметь в виду, что финикийцы, основывавшие Карфаген, были беглецами, представителями побежденной фракции правящего класса Тира, и одно это резко ограничивало их возможности силой овладеть местом для поселения. Надо отметить, что и в фокейской колонизации, и в финикийской на ее втором этапе был очень силен торговый аспект. Его наличие определило и первоначальные дружеские отношения двух сил — колонистов и туземцев, и дальнейшее обострение этих отношений, ибо скоро стали выясняться различия интересов. В то же время эти различия (и даже противоречия) были явно не столь сильными, чтобы желать полной ликвидации колонии. Характерно, что в рассказах об истории фокейских городов спасительницами выступали местные женщины. Если верить Овидию и полагать, что аборигены уже захватили Карфаген, то все равно получается, что они в конце концов все же ушли оттуда. По-видимому, в местном обществе имелась сильная группа, заинтересованная в сосуществовании с колонистами. Опираясь на связи с этой группой, карфагеняне и смогли, вероятно, обеспечить само существование своего города в первый, довольно трудный период его истории.
Карфаген был в это время сравнительно небольшим городом, почти не имевшим земельных владений. Торговые связи объединяли его преимущественно с метрополией. В слоях святилища «Тиннит I» и в древнейших могилах некрополя обнаружены керамика, маски, амулеты, подобные финикийским и киприотским (Cintas, 1970, 324–368, 434). Часть этих вещей могла быть изготовлена на месте, а часть привезена из Азии. В это же время в Карфагене появляются и египетские предметы, в основном, амулеты (Cintas, 1970, 450–452), но и они могли быть привезены тирийцами.
В первой четверти VII в. до н. э. положение начинает ощутимо меняться. Изменяется керамика, находимая в святилище «Тиннит II» и одновременных ему могилах, причем возрождаются старые ханаанейские традиции, забытые в самой Финикии и не проявлявшиеся в Карфагене в VIII в. до н. э. Расширяется ареал карфагенской торговли. В городе появляется греческая, особенно протокоринфская и коринфская керамика, привозимая, видимо, непосредственно из Эгейского бассейна. Можно уверенно говорить о карфагено-этрусской торговле: не только в Этрурии появляются финикийские вещи, но и этрусские — в Карфагене. Расширяются связи с Египтом, откуда, в частности, приходят многочисленные скарабеи с именами фараонов XXVI династии (Boucher, 1953, 11–38; Cintas, 1970, 370–375, 390–423, 429–460; Ferron, 1972, 189–190; Mac Intosh Turfa, 1977, 368–374). Возможно, эти изменения связаны с событиями на Востоке — разрушением Сидона, осадой Тира, страхом перед ассирийцами, в результате чего многие финикийцы могли бежать на Запад, в том числе и в Карфаген (Cintas, 1970, 370–375, 440).