От Кибирова до Пушкина
Шрифт:
Субъективно В. Максимов стремится ниспровергнуть метафизическое зло коммунизма, отстоять достоинство России, вразумить невежественных туземцев дикого Запада, которые не понимают, как опасны для них свобода печати, ужасы плюрализма и недостаточное почитание единомышленников и покровителей Максимова.
Но объективно он более всего помогает советской пропаганде и западным сталинистам. Он вооружает их аргументами и наглядными пособиями: вот он каков, наш идеологический противник, которого великодушные советские власти отпустили на все четыре стороны, вот его подлинное лицо яростного врага демократии и либерализма: несогласным он злорадно сулит кольца в «носорожьих ноздрях» и «следственные стойла»! [1249]
1249
Копелев Л. Советский литератор на Диком Западе // Синтаксис. 1979. № 5.
После публикации «Саги о носорогах» за В. Максимовым в определенных кругах третьей эмиграции закрепилась репутация антилиберального публициста и редактора, сторонника автократии, который отрицает плюрализм и ценности западной демократии. И хотя при внимательном и подробном, номер за номером, чтении «Континента» легко убеждаешься, что это было совсем не так, излишне запальчивый и действительно грубый тон «Саги», увы, сделал свое дело. В одном из сатирически выведенных персонажей читатели «Саги» легко узнавали Генриха Бёлля, который помогал гонимым в СССР писателям, дружил с диссидентами и правозащитниками, принял в своем доме высланного из страны А. Солженицына. Именно карикатурное, брезгливо-пренебрежительное изображение Г. Бёлля (хотя имен и фамилий В. Максимов предусмотрительно не называл) вызвало наибольшее возмущение.
Представители третьей «волны» эмиграции — особенно старшее поколение, «шестидесятники» — неизбежно втягивались в политические баталии. Блестящий филолог Ефим Эткинд в ответ на упреки своего ленинградского друга Игоря Дьяконова в том, что он публикует на Западе политизированную публицистику, объяснял в частном письме от 26.07.1976 года:
Вы пишете, тут есть другие — это неправда, других почти нет. Или, вернее, они в самом деле — другие, чем я. Одни — православные монархисты, другие — националисты-русопяты, третьи — обожатели западного капитализма, четвертые — обыватели, потребители, принципиальные паразиты. И вот мы здесь, среди этих соотечественников, и люди Запада с изумлением на нас смотрят: откуда эти ископаемые? Эти воинствующие азиаты, иногда талантливые, но всегда — азиаты? Александр Исаевич произносит речь, где превозносит Франко — а все глядят на меня: вы что, все такие? У вас вся интеллигенция такая? Максимов пишет очередную статью, где социалистов и демократов называет дебилами. Коржавин сожалеет, что американцы ушли из Вьетнама и тем самым предали дело свободы… Когда оказываешься здесь, то понимаешь, что ответственность — твоя. Что необходимо сказать западному читателю, кто мы такие, мы — советские — интеллигентные, современные, прошедшие войну и космополитизм, сталинскую душегубку и хрущевский «реабилитанс»; что главное, движущее нами — не ненависть, не белые или нацистские идеи или инстинкты, не стяжательство, а нечто иное. И это нечто надо сформулировать. [1250]
1250
См.: Звезда. 2001. № 7. С. 111.
Имеет смысл, на наш взгляд, подчеркнуть определение «советские», которое Эткинд применяет в отношении интеллигенции, оказавшейся в эмиграции в 1970–1980-е годы. В. Максимов не употребил бы его никогда, поскольку пафос редактора «Континента» был принципиально и неизменно антисоветским. Е. Эткинд же (как и Л. Копелев) являлся убежденным сторонником «социализма с человеческим лицом», до конца дней сохраняя симпатии к марксизму и социализму.
В конце 1978 — начале 1979 года Е. Эткинд резко разошелся с В. Максимовым и А. Солженицыным именно потому, что находил в их взглядах неприемлемый для него экстремизм и русский национализм. Солженицына он обвинял в фанатизме и стремлении соединить государственную власть с церковью, наподобие аятоллы Хомейни («Solzhenizyn will einen Ajatollah». Интервью газете «Die Zeit», 28 сентября 1979).
К концу 1980 года заметно обострилась полемика внутри эмигрантской среды в целом. В письме от 17 ноября Е. Эткинд с горечью сообщал филологам М. Альтшулеру и Е. Дрыжаковой, живущим в США:
Видали ли Вы «Континент» № 25? «Колонку редактора» с обвинениями в адрес Синявского и мой — будто мы агенты ГБ? Горько мне не это (ну, ругается пьяный…), а другое: молчание ЗДЕСЬ тех, кто не смолчал бы ТАМ. Тех, кто достаточно хорошо знает меня, чтобы не позволить плевать большим тиражом. Тех, кто знает, что за традиции выработала русская публицистика и журналистика за многие десятилетия. Таких, кто знает это, здесь слишком много. [1251]
1251
Альтшулер М., Дрыжакова Е. Встречи и письма // Ефим Эткинд: Здесь и там. СПб., 2004. С. 493.
«Колонка редактора» в № 25 «Континента» под названием «Немного об эмигрантских распрях» была действительно крайне резкой по тону. В. Е. Максимов (задетый за живое, раздраженный) нападал на «профессоров» новой выпечки, громко именующих себя «изгнанниками и политическими эмигрантами», что не мешает одному из них «после семи лет своего заграничного диссидентства получить от родного правительства постоянный советский паспорт для проживания за рубежом, а другому отправлять свою жену в беспрепятственные вояжи по маршруту Париж —
1252
Континент. № 25. 1980. С. 348.
С внутренней оглядкой на «Континент», с задачей противостояния ему в № 12 «Синтаксиса» (1984) была опубликована своего рода декларация независимости (написанная, очевидно, М. В. Розановой). В ней подчеркивалась особая роль и миссия этого издания:
«Синтаксис» был задуман как журнал беспартийный и независимый — от окрика «вождя», от силы денег, от «истины» в последней инстанции. Мы предаем гласности не бесспорные, а зачастую спорные вещи и идеи, которые сплошь и рядом «не проходят» в других журналах по причинам, от качества материала не зависящим. Идее единой, авторитарной «истины», хранящейся в кармане больших начальников, мы противопоставляем в первую очередь вопрос о том, насколько интересна, свежа, оригинальна присланная нам статья, насколько она способствует разнообразию взглядов и стилей — развитию самостоятельной мысли и творчества в современной России. [1253]
1253
Синтаксис. № 12. 1984. С. 3.
В № 13 «Синтаксиса» была помещена редакционная заметка «Кто такая госпожа эмиграция?», в которой выражалось возмущение инсинуациями со стороны «Континента»:
Вот журнал «Континент» (№ 42, с. 356) всем редакционным составом, с мрачной торжественностью извещает о существовании каких-то доподлинно известных журналу агентов КГБ — в виде «некоторых „представителей“ третьей эмиграции». Однако имена этих мерзавцев почему-то не называет. Почему? Из гуманных соображений? По склонности к символизму, к поэтике намеков и туманных иносказаний? По обычаю оперировать таинственным определением «некоторые», заимствованному из советских газет и создающему атмосферу зловещей сверхсекретности и взаимной подозрительности? Или это просто такой художественный прием полемики, и редакция «Континента», сознавая, что клевещет, опасается, как бы названные имена не привлекли ее в суд за клевету? [1254]
1254
Там же. № 13. 1985. С. 162.
От такой душевной болезни — «психопатии на социально-политическом уровне» — «Синтаксис» предлагал «лечиться не страхом, а смехом».
В № 14 и 15 (1986) центральное место было отведено полемическим статьям А. Синявского, направленным против А. Солженицына: «Солженицын как устроитель нового единомыслия» и «Диссидентство как личный опыт». В № 17 (1987) их дополняла статья «Чтение в сердцах», которую писатель посвятил анализу работы А. Солженицына «Колеблет твой треножник…» (в ней содержалась нелицеприятная оценка книги А. Терца «Прогулки с Пушкиным»). Таким образом, «Синтаксис» открыто и убежденно позиционировал себя как либерально-демократическое, плюралистическое издание, чурающееся любых форм теократии и авторитаризма. А. Синявский при каждом удобном случае — и устно, и печатно — вступал в публичную полемику с А. Солженицыным, отвергая идеологическую составляющую писательского творчества, отстаивая артистическое начало в искусстве, художественный поиск и эксперимент.
Между тем в жизни третьей русской эмиграции возникали и другие весьма спорные, напряженные сюжеты, никак не связанные с именем А. Солженицына. Один из них — редакторство Г. Владимова в журнале «Грани» и внезапное отстранение его от руководства изданием. Эмигрировав одним из последних, Г. Владимов возглавил в 1984–1986 годах знаменитый литературный журнал, много сделавший для развития неподцензурной культуры в СССР. Обладая бесценным опытом работы в редколлегии «Нового мира», писатель вел издание твердой рукой, сумел его обновить, привлечь новых авторов. Но руководство НТС (организации, определявшей идеологию издательства «Посев» и журнала «Грани») обвинило главного редактора в нелояльности, в отказе подчиниться давно выработанной партийной, политической линии журнала. Смещение Г. Владимова с поста главного редактора «Граней» сопровождалось громким скандалом. Именно в «Континенте» (№ 48) как наиболее авторитетном издании было опубликовано в конце 1986 года коллективное письмо протеста шестидесяти представителей русской и восточноевропейской эмиграции (таких, как Чеслав Милош, Милан Кундера, Михайло Михайлов, Анджей Дравич). Речь шла о недопустимом попрании свободы и нарушении демократических норм, принятых в свободном западном мире. «Серые начинают и выигрывают» — так образно и значимо было озаглавлено это письмо (цитата из романа Г. Владимова «Три минуты молчания»). Среди подписавших находим имена Вас. Аксенова, И. Бродского, В. Буковского, Н. Горбаневской, Ф. Горенштейна, А. Гладилина, Л. Копелева, Ю. Любимова, В. Максимова, В. Некрасова, Э. Неизвестного, А. Тарковского, Е. Эткинда и многих других.