От косяка до штанги
Шрифт:
Я избавился от них довольно быстро. Поместил объявление в газету, что раздаю задаром поросят кошачьего происхождения. Одного черного сам отнес неизвестному мне художнику на Загородный проспект.
Ксюха была психологической проституткой, она ластилась ко всем гостям. Кошки таким образом метят свою территорию. И то, что мы воспринимаем как ласковость, на самом деле является проявлением власти. Потом она забеременела второй раз. Ее муженек, альбинос и карбонарий на четырех лапах, не дал продохнуть молодому кошачьему организму. Он терроризировал весь двор, котов гонял, кошек брюхатил.
– А это Ксюхин ухажер, – указал
– Ой! – воскликнула она, – какой-то он серенький!
– Ну почему же серенький, – возразил я, – очень даже беленький.
– Ах, это он просто грязненький!
Грязненький Ксюху и сгубил. Она стала сонной, как смотрительница железнодорожного шлагбаума, прекратила жевать сосиски, нарезанные заботливой рукой Павлика. Родила шестерых, через несколько часов еще двоих. Постоянно мяукала, чего за ней раньше не замечалось. Детей своих не кормила, и те обезжизнились под утро, даже не успев высохнуть. Шерсть клочками сходила с гибкого тела, но удостоверения чернобыльского ликвидатора у Ксюхи никогда не водилось. Я положил ее в сумку и пошел производить обследование местности на предмет ветеринарки. Нашел одну сразу за цирком. Ксюхе запихали в задницу градусник, поставили капельницу. Врач выписал с десяток лекарств, счет за осмотр, сказав, что надежды мало. Что-то с маткой.
– Она еще маленькая, странно, что родила, – сказал он дежурным тоном, в котором не усматривалось никакой трагедии. Врач делал свою работу.
Я стряхнул с лица глазные сопли, положил Ксюху в сумку, оставил в кассе деньги, которые собирался потратить на пищу не для ума, и вышел. Дома она ничего не съела, а на следующий день исчезла. Кошки уходят умирать в места только им известные. Квартира наполнилась подпольными шорохами.
Крысы затихали, как только появлялась кошка. Но стоило кошке исчезнуть, как они тут же возобновляли свою подрывную деятельность. Мало кто из девушек догадывается о том, что в центре города могут находиться апартаменты, полные серых неожиданностей с длинными хвостами. Почему-то девушек в крысах пугают именно хвосты.
Продавленный матрас, на котором я спал, удачно вписывался в планировку кухни. Матрас лежал у окна. От основного помещения его отделяла самодельная ширма. Таким образом, спал я в замкнутом пространстве, что с точки зрения психологов, действует успокаивающе – человек чувствует себя в безопасности. Сложности начались после того, как мы решили заняться с особой по имени Маргарита тесной, физической любовью.
Сквозь процесс копуляции, сквозь несущуюся из динамиков музыку я услышал посторонний шум. Как будто кто-то коготки точит. Шум начал отвлекать меня от ответственного дела.
После того, как фрикции стихли, тела разлепились, я одернул ширму и зажег свет. По полу мелькнула тень Микки-Мауса.
– Ты чего, – прошелестела Маргарита, еще не отошедшая от ощущений, которые приносит процесс тесной, физической любви.
– Да так, зажигалку потерял, – ответил я, наблюдая между матрасом и стеной серую спинку. Спинка стала передвигаться к окну, я схватил ее с проворностью голкипера.
– ААА!!! Кры-ы-ы-ссссссс-ааааааа!!! – заорала Маргарита и забилась в угол.
– ААА!!! – заорал я, потому что в этот момент грызуниха прокусила мне палец. Пришлось перехватить ее другой рукой, но она прокусила палец и там. От злости я стал дубасить ее изо
На следующий день паника пришла в дом и дала мне абстрактную пощечину, так, что зубы застучали. Все-таки крыса, как и муха – передвижной склад заразы, что было запротоколировано песней Мамонова. Паника, паника. Звоню в поликлинику. Надо ехать в антирабический центр, единственный в городе (когда бы я еще узнал, что такой существует). Автобус № 46 – Кавалергардская улица. Тетенька врач долго рассматривает боевые раны, ахая и охая.
– Как же так, как вы себя не бережете? – говорит она, занося записи в блокнотик. – С крысами надо что-то делать.
– Надо, – соглашаюсь я, а у самого перед глазами стоят апартаменты Боткинских бараков, внутри которых мое бренное тело переваривает вирус гепатита.
– Вы ее не привезли?
– Кого?
– Крысу?
– Вы это серьезно?
– Молодой человек, – голос врачихи слегка зачерствел, как хлеб, пролежавший с неделю на кухонном столе. – У нас здесь не шутят.
– Она уже где-нибудь на городской свалке гниет. Я ее сразу же на помойку снес.
– Если бы вы привезли нам труп крысы, мы бы смогли сказать, заразила она вас чем-нибудь или нет.
Никогда не знаешь, чего ждать от жизни. Почему Министерство здравоохранения не заботится о гражданах? Почему по городу не висят таблички «Если вас укусила крыса, не выкидывайте ее ни в коем случае»?
Мне прописали шесть уколов от столбняка. Делать их полагалось в течение полугода. Все это время нельзя было пить и думать о том, чтобы пить. Замечательно.
Когда где-нибудь в баре барышня интересовалась, почему я не употребляю алкоголь в этот прекрасный вечер, я сообщал ей, что мне делают прививки. Барышня отодвигалась подальше, многозначно кивая. «Это не трипер», – хотелось добавить мне.
Раз мы заехали за персонажем по имени Никита Попов. Жека сидел за рулем, я справа. Никита, крякнулся на заднее сидение с бутылкой пива, купленной на последние деньги. Делиться с нами ее содержимым не требовалось, и он блаженно прошептал:
– Как хорошо, что один водитель, а второго крыса укусила.
Шесть положенных месяцев прошло. Я выдержал марафон трезвенника, во рту полгода не было ни капли горячительной смеси. Помню, когда наконец-то купил себе бутылку пива, открыл ее и понюхал, то испытал такие ощущения, которые, наверное, испытал бы любитель коньяка, вдыхая аромат из бутылки, поднятой со дна океана. Тантал дорвался до воды и плодов. Жить без алкоголя возможно. Новая истина.
Русского голубого кота, которого притащила из магазина секретарша, я назвал Хрюся (от слова хрен). Имя никак не гармонировало с его внешностью. Рыжего Бродского за его темперамент Ахматова наградила кличкой «полтора кота» в честь рыжего котяры, обитавшего на даче. Я было назвал Хрюсю Полтора Бродского (сокращенно Полброд). Но, во-первых, это было чем-то средним между диктатором Пол-Потом и протокольным термином полпред, а во-вторых, хотелось чтобы в имени присутствовала сосущая буква с, намекающая на «кису». Хрюся был мал и вял, и охотиться, понятное дело, мог только на кошачий корм. Павлик терпеливо ждал его взросления, потому что того требовала ситуация с острозубыми партизанами, которая ничуть не изменилась с момента вышеописанных событий.