От любви не убежишь
Шрифт:
Стивен проснулся и, повернувшись к радиобудильнику, понял, что не прошло и недели в Брайанте, а он уже не хочет туда идти. Слоуку потребовалось меньше пяти дней, чтобы разрушить его веру в себя и убить всякий энтузиазм. Бесконечное ворчание этого человека, его придирки и критика походили на китайскую пытку водой. И, возможно, он был прав. Может быть, Стивен и вправду жил иллюзиями?
Он повернулся к Тесс. Можно ли довериться ей? Но она еще спала. Кроме того, у нее были все основания смириться. Вначале он сделал все, чтобы разрушить их налаженную жизнь, а теперь вот снова полон сомнений. Нет, в этом сражении ему предстоит
Слоук раздавал кусочки угля для эскизов. Все в студии испытывали неуверенность, не зная, с чего начать. Все, кроме Стивена. Он установил мольберт в самом дальнем углу класса и увлеченно рисовал.
– Хорошо, а сейчас посмотрите на композицию фруктов перед вами и начинайте писать. Лучше всего – широкие штрихи. Смелее, как мистер Джилфилан.
Все обернулись в сторону на Стивена. Просто удивительно, как этот человек ухитрялся сделать комплимент и одновременно нанести завуалированный удар. Ну что ж, Стивен не нуждается в его оценке, плохой или хорошей.
Сегодня утром, лежа в кровати, он решил, что единственный способ пережить весь курс – это не обращать никакого внимания на Слоука.
Пока все рисовали, Слоук смотрел на Стивена. Он знал, что Стивен не любит его. Но в любом случае ему не повредит знать, что в живописи, в отличие от рекламы, нет никакой халявы. Живопись – это прежде всего тяжелый труд, ремесло. Нечего здесь важничать, он, наверно, думает, что умение рисовать у него в генах и что, имея такого высокого покровителя, как Джозефина, он сможет с легкостью всего добиться. Он повернулся к Стивену спиной и начал обходить класс, проверяя, как продвигается дело у других.
Поглощенный смешиванием красок для следующего этапа работы, Стивен совсем позабыл о Слоуке. Смысл сегодняшнего упражнения заключался в том, чтобы закончить картину за один раз, не углубляясь в мелкие детали, и Стивену показалось, что эта техника дает замечательную свободу. Композиция была составлена из слив в керамической чаше, некоторые еще на веточках с листьями, все с чудесным тусклым пурпурным отливом, таким необычным для фруктов. Пока Стивен писал, ему вспомнились сливы, которые он срывал с деревьев в Нортумберленде. Стелла выращивала там сливовые деревья. Лондонские сливы сладкие и спелые, он до сих пор еще помнил их вкус. Улыбаясь, он добавил немного черного к иссиня-пурпурной краске на мольберте.
– О'кей, – Слоук объявил об окончании занятий, – можете оставить свои холсты на месте, чтобы они просохли за выходные. Приходите ровно в девять в понедельник, и мы оценим ваши шедевры. – Он безжалостно ухмыльнулся. – Так что вы сможете хорошенько расслабиться за выходные.
– Желаю вам хорошо отдохнуть, – весело сказала Стивену его новая знакомая. – Вас, по крайней мере, ждут домашние, они-то уж смогут вас отвлечь. А все мои давно покинули родное гнездо. Остались только я и мой старик. И мы до смерти надоели друг другу.
Стивен помог ей открыть дверь. Она совершенно права. Приободрившись, он направился домой.
– Господи, мам, ты не видела прыщ Люка? – восторженно спросила Элли мать.
Тесс резала овощи на кухне.
– Да что ты говоришь, Элли? – Тесс состроила гримасу.– Только не сейчас, когда я готовлю ужин.
Люк сидел за кухонным столом и обреченно разглядывал себя в косметическое зеркальце Тесс, разместившееся на тетрадке с домашним заданием по физике.
– Завтра в школе дискотека, – стонал Люк, – я буду как прокаженный. Шарлотт Джонсон и не взглянет на меня!
– Я дам тебе свой маскирующий карандаш, – предложила Тесс, – никто
– О мам, ну не говори глупости, конечно, они все заметят.
Тесс с облегчением вздохнула, услышав, как хлопнула входная дверь внизу. Это, должно быть, Стивен. Сейчас он разрешит семейный кризис.
Он вошел в кухню и поцеловал ее.
– Что с Люком? – Он показал на сына, скорбно склонившегося над столом.
– У него прыщ размером с отель «Ритц», – радостно сообщила Элли.
Стивен подавил улыбку, вспомнив, как тяжело быть подростком.
– Да брось ты, старик, это же увеличительное зеркало. Конечно, твой прыщ выглядит в нем больше. Переверни зеркало, и он уменьшится.
Но, к несчастью, Люк смотрелся с нормальной стороны, стоило ему перевернуть зеркало, и прыщ вырос, как гора.
– Так даже хуже!
– Ага, в таком случае поможет только одно. – Стивен залез в ящик стола и вытащил оттуда устрашающий штопор. Люк отпрыгнул от стола и попятился к двери.
– Все в порядке, пап. Я намажу его маминым карандашом. – Он выбежал из комнаты и помчался в ванную, оставив всех корчиться на кухне от смеха.
– Все в порядке? – спросила Тесс, вытирая с глаз слезы. – Мне показалось утром, что тебе надоели твои занятия.
– Да, немного, – признался Стивен, – но ничего такого, что не могла бы уладить порция семейной возни.
Занятия должны были начаться рано утром в понедельник, поэтому Слоук решил быстро осмотреть студию перед тем, как уйти. Он знал: Мэй, уборщица, очень сердилась, когда холсты оставляли сушиться, они постоянно сражались из-за этого – вот уже двадцать лет. Если мольберты были разложены, ей требовалось в три раза больше времени для мытья пола. Она мстила ему, выбрасывая тюбики с самой дорогой краской – фиолетовым кобальтом. Не забыть бы их убрать. Дешевые краски ее не интересовали.
Слоук начал осмотр. Он не любил подолгу стоять перед каждой картиной. Первое впечатление, – считал он, – всегда правильное. Неплохо, в общем. Одни слишком робки – но чего ожидать от первой попытки писать маслом? Другие буквалистски подробны, не дают проявиться чувственности спелых плодов.
Дойдя до последнего ряда, он обнаружил, что Стивен сознательно повернул свой мольберт к стене, словно пытаясь защитить его. Слоук развернул мольберт и взглянул на картину. К его неудовольствию и удивлению, работа Стивена намного превосходила все остальные. Сливы в глазурованной керамической вазе сияли на темном фоне драпировки – труднодостигаемый эффект. Плоды вышли как настоящие, можно было ощутить их спелый запах. Это была живопись, ничего общего не имеющая с фотографией. Слоук с минуту созерцал ее, потом подошел к папке с предыдущими работами, которые студенты должны были оставить в классе. Он открыл работы Стивена и посчитал их – примерно двадцать. Несколько натюрмортов, какие-то зарисовки молодой белокурой женщины в различных позах, цветы, по-видимому, дизайн упаковки для каких-то духов, и два или три рисунка с натуры. Все талантливо, но последний рисунок надолго приковал к себе его внимание. На нем была изображена Оливия Дарлинг. Тридцать лет назад она была лицом артистического мира. Всем хотелось нарисовать ее, и всем хотелось затащить ее потом в постель. И большинству это удавалось, даже Слоуку однажды удалось – тогда девятнадцатилетнему, подающему надежды студенту. Он закрыл глаза, вспоминая ту ночь, тогда Оливии было, наверно, уже сорок пять лет: побитая жизнью, но все еще прекрасная, она позволила ему любить себя и осторожно показала, не унижая его нежную гордость, как доставить женщине наслаждение.