От магов древности до иллюзионистов наших дней

Вадимов-Маркелов Александр Алексеевич

«Отечественные записки» сообщают, что в мае 1823 года «механические искусники, то есть фокусники Молдуано и Штейнер, конкурировали в Петербурге. Победил Молдуано. Его приглашали в частные дома, платя по 200 и более рублей за несколько часов своих представлений. Публичные представления были в доме Маса, что в Кирпичном переулке, плата была по 5 рублей за первые места».

Десять лет спустя Молдуано приезжает вторично. «Северная пчела» пишет: «Нет вывески лаконичнее. Надпись „Механик Молдуано“ достаточно извещает грамотную и полуграмотную публику, кто под сим навесом… угощает ее своими необыкновенными штуками. Он производит их с каким-то простодушием, как будто сам дивясь своему искусству и беспрестанно уверяя, что это не чародейство. Притом фокусы его чисты,

благопристойны, не оскорбительны для образованного сословия, для женщин и детей». Рецензент ставит Молдуано в один ряд с Филадельфией и Пинетти: «Счастливый соперник Боско и… удачный подражатель Пинетти и Филадельфии… Развозя афишки и билеты свои по домам, он удачно сделал один пинеттиевский фокус: просил, чтобы записывали час и минуту его посещений (по хозяйским часам), и по сличению записок оказалось, что он в одну и ту же минуту был в разных местах — например, у Поцелуева моста и на Выборгской стороне».

Успех Молдуано был настолько велик, что у него тотчас объявился в Петербурге подражатель, некий Мейер, воспользовавшийся его популярным именем.

С 1826 года в России выступал манипулятор Орсини, исполнявший «классический» репертуар, и француз Феликс Собер, показывавший, наподобие Ваттемара, мимические сценки с чревовещанием и иллюзионные трюки в духе Пинетти.

Иллюзионные автоматы демонстрировали немецкий иллюзионист Фридрих Фердинанд Беккер (1813–1855), Клейншнек, Оливо и другие. Наиболее интересными были механические куклы тирольца Христиана Чугмалла (1789–1865), изобретателя и конструктора автоматов Дёблера. Он попал в Петербург прежде Дёблера, в 1836 году. Чугмалл исполнял и «Метаморфозы» — трансформационный номер, по ходу которого он несколько раз мгновенно менял костюмы и парики, и иллюзионное попурри под названием «Фокусник в храме Минервы». Но наибольшее впечатление на русскую публику произвели все-таки его великолепные автоматы — «танцовщица на проволоке», «канатоходец», «венский официант», «комичный паяц, меняющий выражение лица» и другие.

«Самодвиги его представляют верх искусства, — писала 12 декабря 1836 года „Северная пчела“. — Его фигуры непринужденными, разнообразными движениями своих членов, отчасти даже глаз и губ, превосходят все, что мне случалось видеть в этом роде! — восклицает рецензент. — Маленькие акробаты и арлекины, передаваемые из рук в руки, кажутся простыми неподвижными куклами… Но лишь только он поставит их на канат, они оживают и являют такую силу и такую ловкость движений, что зрители едва могут верить глазам своим… Куклы делают разные гримасы, наливают друг другу вино, выпивают его и пр. Непонятно и то, каким образом наш искусник действует извне на их внутренний механизм: все их движения происходят по его велению».

Немецкий иллюзионист, присвоивший популярное имя Боско, успел приехать в Россию годом раньше, чем настоящий Бартоломео Боско. Этот Карл Боско пришелся, однако, по нраву русским зрителям — он выступал здесь в течение девяти лет, на прощание выпустив в Москве книгу с полным описанием своего репертуара ^[55]. Подобных книг в то время в России выходило немало, в связи с общим интересом к иллюзионному искусству. Формой библиографической заметки об одной из таких книг, написанной Г. Ф. Амарантовым, воспользовался в «Современнике» за 1854 год Н. Г. Чернышевский, чтобы замаскировать свои нападки на правительство ^[56].

Похвалами осыпает журналист «Живописного обозрения» «фокусника Родольфа, перед которым Пинетти — олух, а Боско — неуклюжий парень». В 1845 году в Петербурге дает представление ученик Дёблера австриец Франц Барон. Его сменяет итальянец Антонио Реготти, завоевавший большую популярность: он даже стал объектом пародии на сцене Малого театра. В 1852 году там была поставлена комедия-водевиль Ф. А. Кони «Беда от сердца или горе от ума». «В ней многосторонний Самойлов олицетворял фокусника Антонио Реготти».

Позднее в этом водевиле выступал В. П. Давыдов. Вспоминая казанский сезон 1871/72 года, артист рассказывал:

«Показывал я и фокусы. Поставили у

нас старый водевиль, в котором мне пришлось играть фокусника Регенти… По этой части в молодости я был большой мастер, а тут как раз приехал в Казань известный фокусник Эпштейн. Я пошел в театр, посмотрел из-за кулис все его фокусы, перенял кое-что у него и затем, загримировавшись Эпштейном, стал сам показывать в водевиле фокусы. Эффект получился необыкновенный. Что же вы думаете? Ведь я, в конце концов, сборы-то Эпштейну подорвал!» ^[57]

Вскоре петербургские зрители увидели Рудольфа Беккера (1835–1895), сына Фридриха Фердинанда Беккера, выступавшего двадцатью годами раньше в петербургских балаганах. Рудольф Беккер получил высшее образование в Германии и там же начал выступать как иллюзионист. После гастролей в Австро-Венгрии, Италии и Франции приехал в Россию как первоклассный международный гастролер. Здесь он дает свои представления на сценах Мариинского и Михайловского театров в Петербурге. Беккер проработал в России более тридцати лет. В 1889 году он отмечал в Одессе свой юбилей. За годы пребывания в России он дал около шести тысяч представлений в семистах двадцати городах.

Характер представлений Рудольфа Беккера виден из любопытного документа, сохранившегося в Центральном историческом архиве в Ленинграде:

«В прошлом году в Мариинском театре, на представлениях Беккера, фокусы которого заключаются преимущественно в исчезновении и появлении разных птиц, случалось видеть птиц, кончавших существование от многократного закупоривания в безвоздушном пространстве (то есть во время „зарядки“ в иллюзионную аппаратуру). По окончании представлений г. Беккер удостаивал публику подарками, которые были привязаны к голубям, выпускавшимся со сцены. Стремясь, как обычно, к свету, голуби летели на театральную люстру, обжигали перья и падали (то есть, обожженные газом, невольно „подносили“ зрителям подарки — шоколадные плитки в обертках с портретом фокусника). Такое „удовольствие“, доставляемое г. Беккером, справедливо возбуждало негодование. Ввиду приближающегося сезона выступлений фокусников правление Российского общества покровительства животным просит о принятии мер к недопущению публичной тирании животных фокусниками» ^[58].

Вслед за Беккером приезжают французские иллюзионисты Антуан Орифей (де Кастой, 1821–1882) и «волшебник Филипп» (Филипп Талон, 1822–1878), итальянец Джузеппе Фердинандович Шедини, немцы Гартвиг Зееман (1833–1886), Иохим Беллахини и Гульельмо Уферини (Вильгельм Уфер, 1838–1904).

В 1871 году на Нижегородской ярмарке раскинул свой цирк-шапито персидский иллюзионист Мухамед Исмаил, но захворал и вызвал туда своего шурина, немецкого иллюзиониста Роберта Ленца (1849–1912), который затем отправился по русским городам. Ему пришлось столкнуться с другими гастролерами: Рудольфом Беккером, австрийцем Ст. Романном (Самуэль Тирсфельд, 1828–1918), польским иллюзионистом Адамом Эпштейном (1820–1885) и немцем Бруно Шепком (1857–1932). Несмотря на сильную конкуренцию, Ленц утвердился в России и проработал здесь сорок лет. Он исколесил всю страну — дважды доезжал до Иркутска, много раз был в Крыму, на Кавказе и в Баку. Он выступал в костюме персидского мага и, напуская на себя таинственность, показывал старинные аппаратурные трюки: отсечение головы, превращение мужчины в женщину, исчезновение ассистента из сундука, неисчерпаемую шляпу, появление флагов. Ленц и его жена были также манипуляторами. Они доставали из бород и ушей зрителей монеты и кольца.

Несметное число иноземных иллюзионистов колесило по всей России вплоть до Иркутска и Бухары, и всюду они делали сборы. За этим нельзя не видеть большого интереса русской демократической публики к иллюзионному искусству. Чем же был вызван такой интерес? Не тем ли, что выступление иллюзиониста позволяло этой публике хотя бы в воображении выйти из уныло-однообразного мира мещанских будней? Здесь нельзя не вспомнить рассказ М. Горького «О тараканах», отрывок из которого мы приводили. Он убедительно объясняет успех бесчисленных иллюзионистов в России.