От мужского лица (сборник)

Соломатина Татьяна Юрьевна

— …

— Детям проще — они не так привязаны к памяти, они не знают потерь — ещё не научились переживать их. Видишь? Они как цветы — распускаются навстречу белому свету. Но пора возвращаться. Дети, будьте очень осторожны и внимательны. Возможно, нас потрепало сильнее, чем может казаться. Я осматривал наши тела — никаких повреждений вроде бы. Но учитывая, что мы подвергались колоссальным перегрузкам, возможны не очень приятные ощущения, и даже… Впрочем, выбора нет.

— Что мы должны делать?

— Ничего. Просто захотеть обрести себя заново в своём теле. Остальное потом. Мне кажется, вы и так знаете ответы на все вопросы. И будьте готовы — может быть больно…

Я с трудом

продираю глаза. Сумеречный красноватый свет от светильников, вмонтированных в стены капсулы. Боже, что с нами случилось? Ощущение такое, что меня со всего размаха швырнули об стену — и я так и остался на ней, вмятый силой удара. Тело отказывается повиноваться. Я пытаюсь шевелиться, но это только вызывает тупую боль. Вспоминаю, что притянут ремнями к креслу, но не знаю, как освободиться от них. Я слышу или скорее чувствую движение с другой стороны.

— Эй! — Собственный голос напоминает шипение газировки, вырывающейся из-под пробки. — Э-эй, кто-нибудь!

— Не скрипи, сейчас освобожу тебя, — Игорь говорит хрипло, срываясь на шёпот.

Ремни расстёгиваются, тело сразу обмякает, что причиняет неимоверную боль. Я вскрикиваю.

— Папа, папа, Матвей… его нет! — это Ксения. Игорь исчезает из поля зрения. Я с трудом поворачиваю голову и слегка приподнимаюсь на локтях. Я вижу его склонённым над креслом сына и судорожно тормошащим его тело. Вдруг Игорь распрямляется и замирает на мгновение, и уже через несколько секунд раздаётся слабый стон со стороны кресла Матвея.

— Папа…

— Не увлекайся, малыш.

Я пытаюсь встать с кресла — и неуклюже падаю на металлический пол. Боль пронзает суставы и, не давая опомниться, давит и давит… Раз. И я опять смотрю на себя со стороны.

— А ну, давай назад! — Игорь. Лёгкий толчок в области живота — и я опять чувствую щекой холодную сталь пола. И боль…

Ксения плачет, свернувшись на коленях у отца. Это какой-то странный плач — я ещё никогда не слышал такого или не умел раньше чувствовать так, как сейчас. В нём нет боли и страдания. Лишь течение. Печаль и радость, одновременно закручивая воронку в разных направлениях, выливаются в мир… Я вновь непроизвольно выхожу и вижу, как Ксения — маленькое светящееся создание — движется через огромный поток струящегося света, они проникают друг в друга, сливаются — и вот уже единая река жизни течёт передо мной… Я возвращаюсь. Ксения больше не плачет, её глаза сияют тем странным светом, который я только что ощущал. «Идите. Идите туда». И мы идём. Уходим вместе или по одному — это уже не важно. Время растворяется. Река жизни и сознание белого света подхватывают и впитывают наши души в себя… Когда мы возвращаемся — боли нет. Мы смотрим друг на друга — и молча приветствуем. Мы не виделись, наверное, миллион лет.

Потом Игорь приносит воды и сухарей. Мы едим. Затем поднимаемся, снимаем большой люк с верхней части капсулы и смотрим. И мир смотрит на нас.

Если бы мы были внутри фантастического фильма, я бы сказал, что вода смотрела на нас. Воздух смотрел на нас. И в этом взгляде не было ничего враждебного. Просто всё вокруг было живым насквозь, от начала и до конца. И мы сами не были исключением.

К вечному материку

Старый сад плетьми вьюна

Опутан с нежностью безумной,

Сегодня ночь в саду, зима и полнолуние.

Острог желаний и тепла

С простором душ, в нем заключённых,

Воюет.

И поёт весна

Для посвящённых.

— Что дальше?

— Нам нужно добраться до суши.

— Ты думаешь, где-то

должна быть земля?

— Не должна, а есть. Есть священные места на Земле, не подверженные никаким катаклизмам, туда мы и отправимся.

— Как?

— Ты очень дремучий человек, если, искупавшись в реке жизни, задаёшь до сих пор дурацкие вопросы. Мы просто будем там. Любой из нас знает.

— Пап, мы не знаем…

— Да бросьте! Вы знаете, я знаю, и даже этот леший дремучий знает. Вопрос только — как вы хотите туда отправиться?

— А как же…

— Давайте не будем бросать Ковчег. У нас же есть и вода, и поесть…

— Ты хочешь путешествия?

— Да, путешествия. Я хочу плыть.

— Хорошо. Тут предусмотрено, конечно, несуразное приспособление для движения, но, мне кажется, оно теперь без надобности, мы и сами сможем заставить эту посудину двигаться, как вы думаете?

— Я за путешествие.

— И я.

— А я боюсь.

— Чего?

— Не знаю, вдруг мы столкнёмся с чем-нибудь…

— Будем нести вахту.

— Можно я первым буду нести вахту?

— Хорошо, тебе быть первым. Но если всё же что-либо случится…

— Ничего не случится. Ничего не может случиться.

— Да, я понимаю.

— Ну что ж, мы уже были там, куда отправляемся, так что… Пусть это путешествие станет нашим прощанием и приветствием, пусть наши жизни, всё лучшее в наших сердцах, объединятся и звучат хвалой миру. Расправьте паруса, пусть ветер наполнит их, ибо мы вместе…

Начало (продолжение)

Эпиграфом пустое слово

Я взял к сложённому стиху.

В нём нет значенья никакого,

Но в нём я вечность берегу.

Ноги подкосились, я упал на землю. Насколько хватало глаз, я видел замерших на скалах и холмах людей. Некоторые из них стояли, иные сидели, скрестив ноги. Я видел Игоря, припавшего к земле, как и я. Я видел Ксению и Матвея, которые, обнявшись и открыв рты, как воробьи, замерли, паря в метре над землёй, еле доставая до груди какого-то великана, облокотившегося на скалу. Под оранжевым небом, в испарине от воды и зноя, с вечного материка ленивыми потоками растекалась по Земле жизнь. Воскресшая в судорогах битв великая сила, созерцая себя, просачивалась через поры наших тел, выскальзывала через глаза. И чем больше её выходило из нас, тем крепче становилось тело, тем явственней звучал зов, трепетавший в сердце. И, как казалось, рождавший эту вибрацию. Я поднялся на ноги. И в тот же миг рывок памяти опрокинул меня в… осенний вечер в парке. Рдеющий зев забытого кем-то костра. И ветер, которому я нравился. Как же я умолял его тогда взять меня с собой. Я носился, как сумасшедший, раскинув руки, но ветер плакал и метался, отвечая на мои чувства, но не мог взять меня — я не был готов…

А там, в той прекрасной крымской долине ранней весной? Я хотел быть там с ней. И просто гулять, взявшись за руки. Почему нас не было там?…

— Где там? — она посмотрела на меня удивлённо.

— Ну, там… тогда…

— Тогда?!

— Я сам не понимаю…

— Всё-таки ты странный. Пойдём. Холодает уже.

— Куда?

— Как куда? Домой. Мария уже заждалась нас к ужину. Неудобно.