От наукоучения - к логике культуры (Два философских введения в двадцать первый век)
Шрифт:
Логический замысел Нового времени и состоял как раз в том, чтобы разместить все логические культуры прошлого в "ряд" последовательного развития. В горниле новой логики мышление античности или средневековья перестраивается таким образом, что становится вариантом "чисто" дедуктивной, выводной логики (ее недоразвитой формой).
Мы подошли к очень существенному моменту, раскрывающему еще один прирожденный "порок" (просто коренную особенность) "философской логики" Нового времени.
Б. Гносеологизация логических определений, их реализация в форме диалога "способностей" внутри творческого интеллекта Нового времени ведет к логической монополии одной способности - рассудка.
Во внутреннем, творческом диалоге все остальные способности
Диалог логик, который здесь впервые сознательно порожден, дважды преобразуется. Во-первых, как было показано выше, различные логики (со своими предельными началами), только что - в замысле Возрождения - жестко противопоставленные друг другу, столкнувшись внутри одного разума как автономные формы мышления, сразу же превращаются в различные "способности", в познавательные силы природного, извечного, внеисторического человеческого ума. И во-вторых, в столкновении уже не логик, но "способностей" происходит решающее разделение труда. Такие способности, как "интуиция" или "разум", действительно, до конца гносеологизируются (спасение лишь в том, что эти же "способности" истолковываются онтологически, метафизически), а логика в широком смысле вырождается в "логику рассудка", текста, терминов, слов, что и ведет за собой в конечном счете "дедуктивно-подобное" преобразование самой истории логического развития. В контексте классического "диалога" способностей диалогика необходимо приобретает форму монологики, все логические культуры прошлого заносятся на единую шкалу "уточнения" дедуктивных принципов.
Впрочем, начало этого "вырождения" фиксировал (но и преодолевал) Ум Диалогов Николая Кузанского.
(1990). Введу здесь существенное уточнение. Сейчас, когда основной анализ идей Кузанского остался на предыдущих страницах, можно признаться (чтобы не компрометировать этот анализ раньше времени): все, что я говорил здесь о Кузанце, касалось не столько целостного смысла его философии, сколько "генетической связи" Кузанского с развитой, но затаившей свои корни гносеологической логикой Нового времени. В такой связи выяснились исходные корешки психологических превращений ("способности") того внутреннего диалога, что заложен был в логическом начале этого (нововременного) мышления. Важно было показать, что логика Нового времени, будучи подчеркнуто монологичной в своей собственно логической явленности, сохраняла свой тайный диалогический статут в превращенной форме игры интеллектуальных способностей различных ипостасей нововременного интеллекта. В этом плане обращение к Николаю из Кузы было совершенно необходимым. Но целостная философия Кузанца (раскрывающая - в единстве - смысл средневекового мышления и замысел мышления Нового времени) пока еще оставалась в тени. В таком целостном понимании основной проблемой должно было бы стать сопряжение идей "Ученого незнания" и - "Неиного". Но это - предмет отдельного исследования.
Итак, смысл классического диалога состоит в том, чтобы, как в мясорубке, как в "мыслерубке", перерабатывать историческое многообразие логик в монотонность логического прогресса и обращать в дело познания все накопленное богатство человеческих логических способностей, человеческого опыта.
И это не криминал. Это историческая миссия логики Нового времени. Все, что я сейчас сказал, лишь сокращенное описание той работы, которая реально осуществлялась в развитии философской мысли XVII - начала XIX века. И Декарт, и Спиноза, и Лейбниц, и Локк, и Кант - каждый по-своему анализировали и развивали идею внутритеоретического (внутри интеллекта происходящего) взаимодействия интуиции, рассудка, экспериментальных, конструктивных способностей, с тем чтобы глубже, продуктивнее, всесторонне, энергичнее фокусировать эти способности (понять, как они фокусируются) в скажем, вслед за Кантом -
А неискоренимый фон "способностей" был крайне существен. Он и был той содержательной "подкормкой", за счет которой рассудочная дедукция постоянно обогащалась, раскрывалась в своем наполнении, впитывала - пусть превращенные - соки "реального диалога логик". Пока этот содержательный фон существовал, пока "мыслерубка" рассудка имела что перемалывать, философская логика оставалась действительно философской. Монолог был только "конечным счетом" этой логики, но не ее единственным определением. И хотя остальные ипостаси Разума осознавались только как "способности", их логическая природа выявлялась как раз в том, что они обогащали дедукцию, формально признаваемую за единственно возможную логику. Можно сказать и так: в мышлении Нового времени "диалог логик" оставался реальным диалогом и не сводился полностью к монологу, потому что в "творческой голове" теоретика постоянно, что бы он ни делал, сохранялись две несводимые друг к другу фигуры, два Собеседника, никак не могущие стать двойниками: "Я" текста (представитель логики в узком, рассудочном смысле) и "Я" готовности к творчеству, "Я" как предопределение теорий, субъектное определение интеллекта. Это последнее "Я" (реализуемое в интуиции, разуме, "продуктивном воображении") все время стремилось уничтожить себя и... не могло.
Дедукция Декарта (основанная на переработке интуитивных исходных геометрических образов); "всеобщая наука" Лейбница, формализирующая спонтанную активность (монадность) каждой теоретической идеи; собственно "трансцендентальная дедукция" Канта (использующая и "ноумены" Разума, и "продуктивное воображение" в его основных конструктивных "схемах") - вот основные условные пункты такого обогащения рассудка действительно содержательным логическим движением (= движением диалогическим).
Логическое своеобразие этой (исторически конкретной) дедукции можно определить в двух моментах.
Во-первых, дедукция эта была переводом на "язык логики" основных форм движения уже известной нам "себетождественной точки" Николая Кузанского. (Формальной дедукцией, как таковой, она оборачивалась только в своей функции логического эсперанто, для обмена информацией между различными логическими культурами.) И если так поставить вопрос, то окажется, что все перемалываемые в этой дедукции "способности" мышления - все же не осколки божественного интеллекта средневековья, а различные познавательные проекции совершенно нового теоретического гения. Гения, замышляющего познание совершенно нового (вновь открывшегося) мира.
Исходный замысел - познать любой предмет как "точку Кузанского" определил весь "механизм" превращения "способностей" в "логику". Этот замысел требовал сформировать геометрический образ движения, ориентировал на идею "элементарной силы", провоцировал "изобретающий эксперимент" Галилея, Максвелла, Эйнштейна (расчлененное тождество мысленного и реально-приборного эксперимента). И в результате порождалось жесткое расщепление (уже в пределах действия собственно дедуктивной "мыслерубки") аксиоматизации, с одной стороны, и формализации вывода-доказательства - с другой.
Во-вторых, "диалогический колледж" теоретического интеллекта был построен в форме своеобразного конуса, вершина которого как бы пунктиром вычерчивалась где-то на продолжении всех познавательных векторов, идущих вовне, сходящихся только вне интеллекта - в познаваемом предмете. Способности эти действовали как ньютоновские необъяснимые силы: только от субъекта, в глубь предмета; они не могли соединиться в обратном, в глубь интеллекта направленном движении. Поэтому и перерабатывающая все эти способности дедукция не могла обратиться к своим основаниям, она двигалась в дурную бесконечность, не могла критиковать собственные начала (или, если говорить более формально, свои аксиомы), не могла обернуться основанием самоизменения творческого интеллекта.