От наукоучения - к логике культуры (Два философских введения в двадцать первый век)
Шрифт:
Эти "примеры" взяты не только для иллюстрации мысли Гегеля, но и для того, чтобы уловить коренное отличие современной логической ситуации от логических позиций Гегеля, для того, чтобы еще раз понять, почему (и где) остановился Гегель, проникая в диалогику мышления.
Вот "примеры" самого Гегеля. В предложении: "Бог есть бытие", - пишет Гегель, предикат ("бытие") "имеет субстанционное значение... "Бытие" здесь должно быть не предикатом, а сущностью... Сам предикат высказан в качестве субъекта в качестве бытия..."32
В этом размышлении Гегеля, по сути дела, фиксируется "рождение атеизма" спинозовского закала. Бытие, понятное как логический субъект всех определений, есть независимая от бога природа; определение бога в формулировке Гегеля означает: понятия "Бог"
Больше того, именно основанный на анализе происхождения понятия Природы, спинозизм становится теоретически максималистским, логически выявленным. Природа в таком определении не просто совокупность эмпирически найденных природных качеств, ее понятие впитало все предельные определения субъекта (и логического, и субъекта логики). Природа понятна здесь, как субъект (деятельности). Неявно тут скрыт такой логический ход: в определение Природы необходимо внести все те определения Всеобщего субъекта33, которые были логически развиты и доведены до предела в понятии "Бог". Именно так осмыслен этот переход в "Истинной системе" Дешана. Но здесь нет полной обратимости. Бог - это субъект как "до-бытие", "Неиное" (Николай Кузанский). Ничто из существующего в него не может входить. Природа - это субъект как всё.
Или другой "пример". Когда я утверждаю: "Действительность есть всеобщее", то это отношение обратимо; субъект и предикат можно поменять местами и утверждать: "Всеобщее есть действительное". Но такое "обращение понятия" не будет для Гегеля простой тавтологией только тогда, когда ему, дать историческую интерпретацию. Гегель это показывает в своей "Логике" и "Истории философии". В "историческом" плане (с учетом этапов, узлов логической конкретизаций) гегелевское определение всеобщего означает: "Если логически развить понятие всеобщего, то обнаружится, что вот эта, не имеющая за собой никакой сущности, никакого высшего смысла, никакого субъекта, действительность и есть реальное, конкретное всеобщее". Примерно так. И опять-таки в таком определении понятия зафиксирована история понятия (или "снятая" история).
Понятие Всеобщего Субъекта, как оно понималось в средневековом мышлении, оказалось в мышлении Нового времени тождественным понятию действительности.
Теперь продумаем логическое отличие примеров двусубъектности понятия в "Феноменологии" Гегеля и в современном теоретическом мышлении - в той мере, в какой это мышление существует "на пределе", - в философско-логическом осмыслении (Бор - Эйнштейн - Гейзенберг).
Если так (философски) посмотреть на дело, то можно заключить, что в развитии современных понятий осуществляется полная обратимость. Внутренняя диалогичность входит изнутри в понятия "множество" или "элементарная частица", составляя реальную парадоксальную трудность актуального определения этих понятий. Здесь ни один из внутренних логических субъектов не является ни исторически первым, ни исторически производным, они целиком в логическом плане - "одновременны", между ними нет отношений последовательности.
Такое понятие оставить в стороне от позитивной теории уже невозможно, хотя невозможно и включить в современную позитивную (исчислению высказываний подчиненную) теорию. Дело в том, что сейчас существует не только противоречие двух логик внутри одного понятия, но и противоречие несовместимости между логикой теории (здесь господствует аксиоматически-дедуктивная логика) и логикой понятия, только возникающего (как выявленная двусубъектность) и вынужденного существовать в недрах, в порах неадекватной понятию теоретической логики. Правда, математики и физики еще не осознали эту трудность как логическую, как несовместимость рабочего коня и трепетной лани, они все еще пытаются втиснуть новый тип понятия в старую форму теоретических структур, специально предназначенную для последовательной сцепки понятий, для их соединения в субъектно-предикативной форме (в форме, сводящей понятие к термину...). Но это уже другой вопрос.
Немного детальнее об этом - во втором разделе этого Первого введения.
Вернемся к Гегелю. В его "примерах" логическая ситуация иная. Двусубъектность понятия организована так, чтобы ее можно было представить как сцепление двух последовательных этапов, чтобы распрямить диалог логик в логическую
Есть в гегелевском понимании понятия и "обращения текста" еще один момент. Поскольку для Гегеля "логический субъект" (предмет мышления) совпадает в конечном счете с "субъектом логики" (абсолютным субъектом мышления), то в итоге в гегелевской логике восстанавливается, хотя и в очень трансформированном виде, обычная "субъектно-предикативная схема мысли". Логический субъект (взятый в предельном выражении, то есть "абсолютный дух") остается неизменным, он только познает себя, раскручивает свои определения, и каждый "промежуточный логический субъект" (действительное, всеобщее, необходимое, причинное...) есть лишь атрибут не входящего в логику абсолютного субъекта. Поэтому схема понятия здесь не столько "субъектно-субъектная" (это только "первая производная"), сколько "предикатно-предикатная": один предикат выступает как логический субъект, затем раскрывается его обращение в другой логический предикат, опять-таки играющий роль "субъекта", и так до конца, до того самого "конечного счета", с которого все и начинается... В этом плане здесь снимается и история, восстанавливается одновременность всех "логических субъектов" как определений жестко фиксированного субъекта логики (данного раз и навсегда).
В современных логических ситуациями, наоборот, фундаментальный объект познания должен быть понят (хотя пока еще не может быть понят) не в совокупности бесконечного множества предикатов, но как тождество - в одном логическом субъекте - двух противоположных логических субъектов (а не просто противоположных предикатов, как чаще всего до сих пор утверждают в курсах диалектической логики).
Краткий анализ соотношения гегелевского и современного выходов в действительное понятийное движение объясняет, почему Гегель смог (и должен был) уклониться от идеи диалогичности мышления, от идеи внутреннего диалога изобретателя теории с самим собой. Ведь как будто все было подготовлено для выдвижения этой идеи. И мысль о "философском предложении", об обращении "последовательных субъектно-предикативных схем" в схемы "субъектно-субъектные"; и мысль о необходимости периодического возвращения философской мысли "назад", чтения текста - одновременно - в двух направлениях; и идея "акцентно-метрической" гармонии логического ритма (очень неожиданная для Гегеля, какая-то удивительно современная идея); и сама гениально разработанная технология прочтения текста.
Все это было. Но не было найдено того поворота, который позволил бы понять языковую стихию мысли в ее внутреннем замысле. Не было заслона, который преградил бы путь к обратной редукции реального мышления к мышлению дискурсивно-доказательному. Не было плотины, у которой реальное мышление могло бы удержаться, подняться, не скатиться к доказательству. Коль скоро сам реальный, содержательный процесс мышления понимался как логический монолог (и в смысле речи, обращенной одним лицом к другому, молчащему, и в смысле одной монологики, не могущей обосновывать самое себя, то есть выходить за свои пределы), формализм "обращения" текста не мог быть понят содержательно; как внутренняя (логическая) форма речи, обращенной автором к самому себе. Поскольку у Гегеля субъект логики целиком растворяется в движении текста, субъект отождествляется с его продуктом (теорией), теория с самопознанием, то все описанные Гегелем "обращения" и "задержки" не могли быть осмыслены как форма изменения субъекта мышления, как внутренняя творческая жизнь "Палаты Ума".
Правда, такое отождествление переносило на текст (абсолютный, круговой текст) тождественное имя субъекта, абсолютного Духа, но логической ситуации это переименование не изменяло.
Гениальные гегелевские идеи были сформулированы как бы "впрок". Только в ключе проблем XX века актуализируется дополнительный смысл гегелевских "обращений логики" и "разрушения субъектно-предикативной структуры предложения". В XX веке логика Нового времени замыкается "на себя" как один из "актов" целостной диалогической трагедии.