От наукоучения - к логике культуры (Два философских введения в двадцать первый век)

Библер Владимир Соломонович

В классических теориях ситуация не столь элементарна (но более фундаментальна). Теоретические определения предмета в науке Нового времени возникают (в XVII веке) как идеализованное "доведение" (орудие - прибор мысленный эксперимент) реального предмета до тех потенциальных (и невозможных в эмпирическом бытии) характеристик, которые обнаруживают его способность (и неспособность) обладать бытием целесообразно действующей на другой предмет "силы". Все классическое теоретизирование и состоит в "производстве" таких идеализованных предметов, как, скажем, инерционно или ускоренно двигающаяся материальная точка, которые могли бы служить идеальными снарядами, бьющими по цели. И пустота вокруг этого снаряда, и форма,

сводящая на нет эффект трения, и сосредоточенность массы в единой точке, и наименьшая (в идеале нулевая) потеря энергии в полете, с тем чтобы все силовые и энергетические потенции сосредоточились и реализовались в момент "удара" (или - для резца - в момент соприкосновения с обрабатываемым предметом), то есть жесткое разделение кинематических и динамических характеристик движения, - все эти и многие другие определения характеризуют бытие именно такого "идеального снаряда" и тем самым потенцию (сущность) реального, внеположенного практике объекта как возможного снаряда. "Снаряд" или даже "материальная точка" - здесь лишь прообразы любого предмета, созидаемого (и - NB - изучаемого) в любой теории классического типа. Таким "снарядом" ("бьющим по цели") служит и электрический заряд, и... даже формально-логическое понятие.

Уже такое краткое "введение" в практику Нового времени позволяет выдвинуть некоторые дополнительные предположения об особенностях внутренней расчлененности и противоречивости "теоретика-классика".

Прежде всего становится ясным, что классик действительно должен был строить выводную логику своей теории на фоне какой-то антилогики. Классику всегда нужно было понять, что следует изменить (отсечь) в объекте теоретизирования, как его трансформировать - в орудии, в приборе, в идеализации, - чтобы он подчинился классической выводной логике, чтобы он двигался - пусть в конструктивном пространстве мысленного эксперимента - как идеальный "снаряд".

Логика возможного (в идеализации) "классического предмета" возникает в целенаправленном отрицании некой иной, невозможной (для классического понимания) логики бытия. Но для такого отрицания сию "невозможную логику" природного бытия необходимо каким-то образом знать (хотя знать ее вне логики теории невозможно). Бытие "классического объекта" определяется на фоне многозначной (всевозможной) неопределенности бытия.

Неопределенность эта определима только в "философской логике". Напомню, что логическое понимание бесконечно-возможного бытия достигается (в философии) мысленной актуализацией расходящихся возможностей и осмыслением логической формы спора, диалога между такими идеализованными логиками.

Философ совершает эту работу логически культурно; но неявно и "дополнительно" ее должен совершить и естественник: он должен быть "в себе" философом (судить о том, как возможно бытие), хотя бы для того, чтобы снимать, отрицать эту философскую логику (реализующую логические определения многозначного бытия) в логике бытия однозначного - в логике "классического объекта".

Так начинает раскрываться еще один ярус диалогики "теоретика-классика". Это не только диалогика "физика" и "математика" (логика двух континуумов), но и диалогика теоретика (в узком смысле слова) и философа.

Но полилогичность "теоретика-классика" не исчерпывается и затаенным диалогом "философа" и "теоретика". Анализ идеализации типа "производство идеального снаряда" позволяет, далее, предположить, что в основе "приборной антиномичности" (и ее затухания в классической теории) лежит еще одна диалогическая схема.

Произвести наиболее активное действие на что-то и чем-то означает (в идеализации, во всяком случае) сосредоточить силовые импульсные, энергетические, динамические,

причинные - определения "снаряда" (соответственно - его движения) в двух точках: у входа в это движение и на выходе из него. У входа в "черный ящик" и на выходе из "черного ящика" (чем бы ни был этот "ящик" - полетом снаряда, токарным станком или... структурой научной информации).

У входа в движение "сила"51 актуализируется как некое "иррациональное" (рационально представляемое только через свое действие, только в форме функционального закона) определение субъекта. На выходе из движения сила актуализируется как практический эффект действия, как практический "здравый смысл". Внутри "черного ящика" реализуется, усиливается, фокусируется, в идеализации - абсолютизируется, приобретает статут самостоятельного бытия, функциональный, аналитический, кинематический, геометрический, атрибутивный аспект движения - не движение бытия, а бытие движения.

Два эти процесса - сосредоточение силы (в точках начала и конца данного движения) и "рассредоточение бессилия" (по всей линии движения, по его геометрическому контуру) - осуществляются двумя различными, в принципе противоположными, типами "приборов": "прибором-орудием" - орудием и в широком и в узком (артиллерийском) смысле слова и "прибором-измерителем". Прибором-"практиком" и прибором-"теоретиком". Или: "орудием" и прибором в собственном смысла слова.

Поскольку "прибор-орудие" устранялся - до Бора - из фундаментальных теоретических расчетов и низводился (для теоретического разума) до роли непосредственного практического "провокатора" и "заказчика" необходимых движений, то в корпусе чистой теории однозначно учитывался только прибор в собственном смысле слова52. Теория с приборной антиномичностью дела не имела. Теоретик же имел с ней дело вполне сознательно и целеустремленно, но с одним прибором, измерителем, он обращался как чистый теоретик, с другим, "провокатором", - только как "прикладник" или экспериментатор. Так выявляется еще одна, очень существенная конкретизация полилогичности классического теоретика.

Мы имеем в виду жесткое разделение "практического разума" и "разума теоретического".

Собственно теоретический смысл заключен лишь в кинематическом, геометрическом аспекте движения (ведь именно тут и возможно исследовать движение, а не его "начало" и "окончание"). Динамический аспект имеет, наоборот, исключительно практический интерес, теоретика он интересует только как предмет устранения (из теории), как предмет перевода на функциональный и на геометрический язык. Но, с другой стороны, весь смысл собственно теоретического интереса (интереса к идеализации кинематического аспекта) и вся методология этой идеализации состоит как раз в сосредоточении всех силовых определений движения в точке приложения. Иными словами, жесткое, социально закрепленное разделение "практика" и "теоретика" характеризует всеобщие черты самой практики (и практического разума) этой эпохи (XVII начало XX века) .

Но теперь необходимо сделать в наших размышлениях еще один поворот. Необходимо внимательнее вдуматься в ту анонимную "антилогику", в бегстве от которой возникала и развивалась классическая теория и осуществлялся "фоновый" диалог между "теоретиком" и "философом".

2. "Теоретик-классик" и идея "causa sui"

В начале этого очерка я утверждал, что современная революция в естествознании (физике и математике в первую голову) еще не сформировала нового предмета (и соответственно субъекта) теоретического исследования, но только поставила под вопрос всеобщность классического предмета (и субъекта), - "точки" действия "на другое".