От неолита до Главлита
Шрифт:
Доведённая до абсурда бдительность цензоров и начальников первых и особых отделов порождала массу анекдотов. Впрочем, эти анекдоты дорого обходились советскому государству. По данным 1990 года, «охрана военной и экономической тайны» стоила ему (а вернее, всем нам) 60 миллиардов рублей в ценах того времени.
Руководители цензуры в докладных записках, адресованных в ЦК, постоянно жалуются на «отсутствие образованных кадров на местах», на то, что «по своему политическому и общему уровню цензоры стоят ниже редакторов районных газет». В доказательство они приводят такой факт: один из «райуполномоченных» цензуры предложил снять заметку об одном заводе только потому, что в ней «упоминались револьверные станки, и на этих станках, по его мнению, изготовляются револьверы, и печатать сие означает нарушение военной тайны». Другой цензор приказал изъять из экспозиции в Эрмитаже шведскую карту семнадцатого века, на которой показано устье Невы. На первых планах Ленинградского метрополитена в конце пятидесятых —
Но шедевр цензурного идиотизма был создан в 1954 году:
«Главлит СССР.
Совет Министров СССР. 10 января 1954 г. Тов. Н. С. Хрущёву.
По Вашему поручению, в связи с письмом министра сельского хозяйства тов. Мацкевича относительно передачи по радио прогнозов погоды, докладываю:
Министерство сельского хозяйства предлагает продлить заблаговременность передачи по радио прогнозов погоды с 3 дней до 5–7 суток. Предложение министерства затрагивает крайне ограниченный круг показателей погоды, имеющих, однако, значение для сельского хозяйства.
Ввиду этого Главлит предлагает целесообразным разрешить Главному управлению Гидрометеорологической службы Министерства сельского хозяйства СССР производить в открытом порядке по радио прогнозы погоды на период не более 5–7 суток по следующим важнейшим для сельского хозяйства элементам: температуре, заморозкам, осадкам, сильным ветрам без указания направления (!)».
Тогда же были подтверждены и даже ужесточены циркуляры двадцатых-тридцатых годов, касающиеся секретности сведений о катастрофах и стихийных бедствиях, которых в Стране Советов не должно было быть:
«Главлит СССР
Циркулярное указание № 6 по вопросам цензуры печати 11 декабря 1953 г.
Впредь рекомендуется следующая редакция пп. 228 и 337 „Перечня сведений, не подлежащих оглашению в печати“:
Запрещается опубликовывать материалы, акты и сведения:
а) о крупных авариях, катастрофах и пожарах в промышленности, на транспорте и в государственных учреждениях, злоумышленных действиях и нападениях на объекты, стихийных бедствиях в сельском и лесном хозяйстве;
б) о суммах убытков и численности человеческих жертв, вызванных землетрясениями и различными стихийными бедствиями, происшедшими на территории СССР, а также о последствиях катастрофических землетрясений и бедствий (описание повреждений зданий и сооружений, приливных волнах).
Начальник Главлита /К. Омельченко/».
Цензоры на том свете
Вторая книга знаменитой поэмы А. Т. Твардовского о Василии Тёркине — «Тёркин на том свете» — проходила в цензурных инстанциях с огромнейшим трудом. 15 августа 1963 года генсек Н. С. Хрущёв отдыхал в Пицунде и был в хорошем настроении. Воспользовавшись этим, Твардовский исхитрился прочитать свою поэму ему и присутствовавшим гостям. Чтение вызвало общий одобрительный смех… Как вспоминает тогдашний редактор «Известий» Алексей Аджубей, когда прозвучали последние строки, «Хрущёв обратился к газетчикам: „Ну, кто смелый, кто напечатает?“ Пауза затягивалась, и я не выдержал: „Известия берут с охотой“» [163] . Заметим, что смелость Аджубея имела под собой некоторые основания: он был женат на дочери Хрущёва, и ему многое было в связи с этим позволено (как острили в то время, «не имей ста друзей, а женись, как Аджубей»). Заручившись «высочайшей» санкцией, он буквально через три дня (18 августа) опубликовал поэму в «Известиях».
163
Аджубей А. «Те десять лет»// Знамя. 1988. № 7 С.99
Сам Твардовский, тогда ещё главный редактор «Нового мира», готовивший параллельную публикацию поэмы в «своём» журнале (напечатана она была в восьмом номере журнала за этот же год), в этот день оставил такую запись в своём дневнике: «Появление её даже подготовленным к этому людям представляется невероятным, исключительным, не укладывающимся ни в какой ряд после совещаний и пленума. Третьего дня Виктор Некрасов исключён из партии одним из киевских райкомов. Может быть, появись „Тёркин“ днём раньше, этого не случилось бы. Впрочем, у нас всё возможно и всё необязательно. „Известия“, столько гадившие „Новому миру“, затравившие Некрасова, вчера „с любезного разрешения редакции журнала“ публикуют эту поэму. Цензор С. П. Оветисян — сперва от себя лично, затем от имени бывшего главного цензора, ныне председателя Ком по делам печати Романова, слёзно просил меня опустить „одно слово“. (…) Трудно ещё представить, во что мне, журналу, обойдётся это словечко. Но уж получили! „Над нами же все будут смеяться“. Я забыл, что только что говорил о безотносительности этих строк насчёт цензуры к ним, ныне действующим представителям этого ордена: „Ах, уж столько от вас плакано, что
164
Твардовский А. Т. Рабочие тетради 60-х годов // Знамя. 2000. № 9.
Какое же «слово» (точнее, несколько слов) так слёзно просил убрать цензор из поэмы? Обиделся он, очевидно, на строки, затронувшие «честь цензорского мундира». Потусторонний «Главк» распределяет номенклатурных дураков по «кругам»:
Дуракам перетасовку Учиняет на постах. Посылает на низовку. Выявляет на местах. Тех туда, а тех туда-то — Чёткий график наперёд. Ну, а как же результаты? Да ведь разный есть народ. От иных запросишь чуру — И в отставку не хотят. Тех, как водится, в цензуру — На повышенный оклад. А уж с этой работёнки Дальше некуда спешить… Всё же — как решаешь, Тёркин? — Да как есть: решаю жить.Что же касается замечаний Хрущёва «по одной строфе», то речь шла вот о каком фрагменте:
Пусть мне скажут, что ж ты, Тёркин, Рассудил бы, голова! Большинство на свете мёртвых, Что ж ты, против большинства? Я оспаривать не буду, Как не верить той молве. И пускай мне будет худо, — Я останусь в меньшинстве.По настоянию Хрущёва эти строки были «сняты» в известинской и других публикациях поэмы. Восстановлены они были только в 2000 году [165] .
165
Твардовский А. Т. Василий Тёркин — Тёркин на том свете. М.: Раритет, 2000.
Цензоры не забыли нанесённой им обиды. На возглавлявшийся Твардовским «Новый мир» сразу же посыпался град репрессий. Поэт записывает 4 ноября в своём дневнике: «Это, конечно, уже „личная“ месть цензуры, которую она обрушила в первую очередь на журнал (…) (прицепки, помехи, укусы при всякой малой возможности)» [166] .
Наконец «чаша терпения» идеологов переполнилась: в 1969 году Твардовский был смещён с поста главного редактора лучшего оттепельного журнала.
166
Твардовский А. Т. Рабочие тетради…
Сама же поэма после снятия в 1964 году Хрущёва перепечатывалась в «застойные» годы лишь дважды: она вошла в пятитомник Твардовского в 1967 году и в посмертный шеститомник 1978 года. Не удалось, несмотря на все старания, включить её ни в соответствующий том серии «Библиотека всемирной литературы» (1968 год), ни в другие издания. Даже в начале перестройки, в 1986 году, вышедшие в «Большой серии» «Библиотеки поэта» «Стихотворения и поэмы» А. Т. Твардовского остались без этой замечательной поэмы.
Не тот балет
«Начальнику Леноблгорлита тов. Арсеньеву Ю. М. старшего цензора Липатова В. Ф.
Театр оперы и балета им. С. М. Кирова поставил балет „Далёкая планета“. (…) Либретто балета, написанное народным артистом СССР Н. М. Сергеевым, слабо в идейном отношении, путано и малограмотно. (…) Непонятна роль Земли. Как следует понимать этот образ? Земля — это не символ косной силы, инертной планеты, которая силой притяжения препятствует человеку покинуть её пределы. Нет, это символ человеческой цивилизации, она как мать тревожится за судьбу своего сына, которого в полёте ждут опасности. Но почему Земля старается его удержать, не пустить его в полёт? Непонятно. Мы знаем, что полёт в космос — это не стремление одиночек, а сознательный целенаправленный акт, подготовленный обществом. Общество посылает своих сынов в космос.