От неолита до Главлита
Шрифт:
По Высочайшему повелению 1797 года предписано было вместо слова «врач» писать «лекарь», вместо «граждане» — «жители», «обыватели», вместо «отечество» — «государство», а слово «общество» вообще было запрещено.
В своих воспоминаниях «Достопамятный год жизни» драматург Август Коцебу, служивший одно время в России (тот самый, позднее убитый студентом Зандом, которого за это воспел в своём «Кинжале» Пушкин), приводит такие цензурные анекдоты: «Слово „республика“ не должно было встречаться в моей драме „Октавия“. Антоний не смел говорить — „умираю свободным римлянином“. Равным образом необходимо было исключить вредную мысль, что „икра получается из России“ и что „Россия страна отдалённая“… Сколько раз я потешался глупостью цензора в Риге (Туманского), совершенно тупого человека,
9
Цит. по: Скабичевский С.83.
«ДНИ АЛЕКСАНДРОВЫ…»
«Дней Александровых прекрасное начало» было многообещающим. Решив управлять «по закону и сердцу Августейшей Бабки», он отменил запрещение ввозить иностранные книги, велел «распечатать» вольные типографии. В 1804 году был принят относительно либеральный «Устав о цензуре», обещана «разумная свобода книгопечатания». Вместо полуграмотных «урядников благочиния» цензуровать книги должны были профессора университетов. Параграф 21-й нового цензурного устава предписывал цензорам «руководствоваться благоразумным снисхождением, удаляясь от пристрастного толкования», и даже, в том случае, если «место в сочинении подвержено двоякому смыслу (…) истолковывать оное выгоднейшим для сочинителя образом» [10] . На практике, впрочем, зачастую всё обстояло иначе. Благодаря своей учёности, цензоры как раз и доискивались «второго смысла», то есть подтекста. А уже в 1811 году над ними была поставлена сверхцензура Министерства полиции. Позднее начались погромы университетов, устроенные мракобесами Магницким и Руничем.
10
Скабичевский С.96.
Письма Пушкина друзьям из ссылки наполнены вопросами: «Верно не лезет сквозь цензуру?», «Не запретила ли цензура?» и т. п. Поручив в 1823 году Вяземскому издать «Кавказского пленника» по возможности без цензурных искажений, он пишет 14 октября из Одессы в Москву:
Не много радостных ей дней Судьба на долю ниспослала.«Зарезала меня цензура! я не властен сказать, я не должен сказать, я не смею сказать ей дней в конце стиха. Ночей, ночей — ради Христа, ночей Судьба на долю ей послала. То ли дело. Ночей, ибо днём она с ним не видалась — смотри поэму. И чем же ночь неблагопристойнее дня? которые из 24 часов именно противны духу нашей цензуры?..»
Он же написал в те годы два известных «Послания к цензору», которые полностью смогли увидеть свет только в 1870 году:
А ты, глупец и трус! что делаешь ты с нами? Где должно б умствовать, ты хлопаешь глазами, Не понимая нас, мараешь и дерёшь; Ты чёрным белое по прихоти зовёшь…Замечу, впрочем, что отношение Пушкина к «чуткой цензуре», «в журнальных замыслах» стеснявшей «балагура», было достаточно сложным: он полагал, что «просвещённая» цензура всё же нужна —
Адресат пушкинского письма, Петр Андреевич Вяземский (1792–1878), поэт, литературный критик, был одним из ближайших друзей Пушкина. Много позднее в течение трёх лет (1855–1858) он занимал пост товарища министра народного просвещения и одновременно члена Главного управления цензуры.
Разговоры сочинителя с цензором
В начале века в русской литературе появляется новый сюжет — сатирические «разговоры писателя с цензором», написанные в жанре небольших драматических сценок. Первый опыт такого рода создан в 1805 году Иваном Петровичем Пниным (1773–1805) — поэтом, публицистом, одним из идеологов русского Просвещения, президентом Вольного общества любителей словесности, наук и художеств.
Письмо к издателю
Милостивый государь мой!
На сих днях нечаянно попалась мне в руки старинная ман-журская рукопись. Между многими мелкими в ней сочинениями нашёл я одно весьма любопытное по своей надписи: «Сочинитель и Цензор»… Немедленно перевёл оное и сообщаю вам, милостивый государь мой, сей перевод с просьбою поместить его в вашем журнале.
Сочинитель
Я имею, государь мой, сочинение, которое желаю напечатать.
Цензор
Его должно впредь рассмотреть; а под каким оно названием?
Сочинитель
Истина, государь мой.
Цензор
Истина? О! её должно рассмотреть, и строго рассмотреть.
Сочинитель
Вы, мне кажется, излишний берёте на себя труд. Рассматривать истину? Что это значит? Я вам скажу, государь мой, что она не моя и она существует уже несколько тысяч лет. Божественный Кун <Конфуций> начертал оную в премудрых своих законах. Так говорит он: «Смертные! Любите друг друга, не обижайте друг друга, не отнимайте ничего друг у друга, храните справедливость друг к другу, ибо она есть основание общежития, душа порядка и, следовательно, необходима для вашего благополучия». Вот содержание моего сочинения.
Цензор
«Не отнимайте ничего друг у друга, будьте справедливы друг к другу»!.. Государь мой, сочинение ваше непременно рассмотреть должно. (С живостию). Покажите мне его скорее.
Сочинитель
Вот оно.
Цензор (развёртывая тетрадь и пробегая глазами листы)
Да… ну… это ещё можно… и это позволить можно… но этого… этого… никак пропустить нельзя! (указывая на места в книге).
Сочинитель
Для чего же, смею спросить.
Цензор
Для того, что я не позволяю, — следовательно, это не позволительно.
Сочинитель
Да разве вы больше, г. цензор, имеете права не позволить печатать мою Истину, нежели я предлагать оную?
Цензор
Конечно, потому что я отвечаю за неё.
Сочинитель
Как? вы должны отвечать за мою книгу? А разве сам я не могу отвечать за мою Истину? Вы присваиваете себе, государь мой, совсем не принадлежащее вам право. Вы не можете отвечать ни за образ мыслей моих, ни за дела мои; я уже не дитя и не имею нужды в дядьке.
Цензор
Но вы можете заблуждаться.
Сочинитель
А вы, г. цензор, не можете заблуждаться?
Цензор
Нет, ибо я знаю, что должно и чего не должно позволить.
Сочинитель
А нам разве знать это запрещается? разве это какая-нибудь тайна? Я очень хорошо знаю, что я делаю.
Цензор
Если вы согласитесь (показывая на книгу) выбросить сии места, то вы можете книгу вашу издать в свет.