От Орлеана до Танжера (Воспоминания о поездке в Пиренеи и Марокко)
Шрифт:
С другой стороны - Канигу, покрытый снегом гигант, вздымающий в головокружительную высь свои ослепительные пики, где обитают разве что белые куропатки да пиренейские серны.
И еще - горы и горы вокруг, причудливо нагроможденные, окрашенные в мягкие рыжевато-коричневые тона опавших листьев.
Узкими шнурками там и сям вьются дорожки, они завершаются глубокими рытвинами, краснеющими среди скал. Эти зияющие раны, кровоточащие на теле гор, остались от бывших карьеров, где добывали руду.
В прежние времена они были весьма прибыльными из-за высокого содержания
Но вот уже давно шум отбойных молотков не заполняет широкую долину, кузницы молчат, печи погашены. Железная индустрия заснула.
Почему?
Такое зрелище открывается моим восхищенным глазам в тот момент, когда я вступаю в гостеприимный дом своего друга. Путешественник с удовольствием уделяет должное внимание одному из тех щедрых праздничных застолий, секретом которых владеют только в провинции, а затем мы вместе отправляемся на первую экскурсию. Не хочется тратить время на отдых, его так немного, а любопытство подстегивает.
И вот мы на улице. Очень занимает палитра местного пейзажа. Настоящее весеннее солнце заливает яркими лучами домики в фиолетовых тонах, с черепичными крышами, нависающими над улицами. Дороги радуют красной охрой щебенки.
Из этих столетних жилищ доносятся взрывы хохота, гитарный перебор, обрывки разговоров на местном диалекте, ведущем начало от популярной в средние века латыни.
Двери и окна распахнуты. Счастливые обитатели солнечной страны!
Время от времени покажется свежее личико в маленьком каталонском чепчике, а по улице вышагивают молчаливые, словно тени, прохожие в холщовых туфлях, подпоясанные алыми кушаками, с лихо заломленными набок колпаками из красной шерсти.
Невольно ожидаешь, что эта яркая пестрота начнет угнетать. Ничего подобного! Киноварь крыш, охра шоссе, пунцовость головных уборов, коричневые тона крепостной стены сливаются гармонично, как нельзя лучше. Определяющая цветовая гамма этой картины складывается из многих слагаемых.
Но что за шум на церковной площади? Из-за чего эти крики, толкотня, беготня, бурные вспышки веселья? Я приближаюсь и, к глубокому удивлению, обнаруживаю в центре плотного кружка любопытных могучего быка с высокими рогами и лоснящейся мордой. Он тяжело дышит и роет копытами землю.
Каждый старается раздразнить его к своему удовольствию - один машет колпаком перед самым носом, другой тычет в бок палкой, третий до крови бьет по хребту веткой остролиста*, четвертый - фантазер! - напяливает на бычью голову пустой бурдюк**. Несчастное четвероногое, удерживаемое на привязанной к рогам длинной веревке, совершенно обезумело, прыгает в центре круга, галопирует из конца в конец, сотрясает воздух бесполезными ударами и мучительно путается в порожнем бурдюке, приводящем его в ярость.
______________
* Остролист, падуб - род вечнозеленых, реже листопадных деревьев и кустарников семейства падубовых.
** Бурдюк - в странах Востока - мешок из цельной шкуры козы, лошади для хранения жидкости.
Гиканье, смех и вопли раздаются с удвоенной силой. Когда же любитель-тореадор* ухватывает быка за
______________
* Тореадор - участник боя быков (корриды).
Выясняется, что смирное парнокопытное осуждено на заклание здешним мясником, но, согласно обычаям, превращение полного жизни животного в ромштексы, вырезку или филе не происходит так просто, как в наших краях, а требует небольшого предварительного спектакля. Жертву водят по всей деревне, чтобы каждый мог пережить те волнения, которые зрители испытывают во время боя быков.
Но вот "коррида"* окончена. Осужденного тянут на бойню, а сопряженные с ним происшествия ограничиваются порванными штанами и припачканными красной пылью коленями. Иногда дело завершается не столь мирно. Из уст в уста передается история о бедняге, сраженном насмерть мощным ударом бычьих рогов два года назад.
______________
* Коррида - в Испании и некоторых странах Латинской Америки - бой быков, сражение на большой арене пеших и конных бойцов с доведенными до ярости быками.
...Прогулка продолжается по чудесным лугам, усаженным плодовыми деревьями, в цветущей каштановой роще и возле водяной мельницы, чье колесо, вращаясь под напором воды, заполняет лощину своим мерным "тик-так".
Примитивная мукомольня не слишком комфортабельна. Изъеденная сыростью хижина, черная и задымленная, напоминает скорее обиталище угольщика. В ней толкутся такой же черный мельник, во всяком случае темнокожий, не понимающий ни слова по-французски, его жена с явными зачатками зобной болезни и целая стайка детей.
Все эти персонажи, смущенные нашим появлением, суетятся посреди вязок лука, колосьев маиса, домашних животных, разномастного и жалкого хозяйственного инвентаря - первое темное пятно на великолепной картине природы. Но не последнее.
Наутро мы начинаем охоту в горах. К сожалению, дичь в этих местах попадается редко. Неунывающий Казальс, однако, предвещает успех.
Оставляем деревню, находящуюся на высоте шестисот шестидесяти метров над уровнем моря, и поднимаемся по склону. Наша дорога - какая там, к черту, дорога! - высохшее русло реки, под наклоном в сорок пять градусов. Пересекаем каштановую рощу, снова подъем... все время подъем!
Сердце бешено колотится в груди, ноги тяжелеют, пот заливает глаза.
"Вперед!" - кричат мои спутники, такие же бодрые, как и в начале пути. Они посмеиваются, видя, как я выбиваюсь из сил.
Характер рельефа меняется. На смену тощей растительности приходит хаотичное нагромождение глыб красного гранита, между ними пробиваются к солнцу чахлые дубовые побеги. Поражают бездны, где грохочут горные потоки, где впадины заполнены жидкой красноватой грязью, а на узкие карнизы с трудом можно поставить ногу. Мы похожи на насекомых, приклеенных к огромной вертикальной стене. Возможно, наша цель - достичь одинокого пика, чья вершина кажется неприступной.